"Режимы скорби" в современной культуре на примере терактов в Париже

Редакция RB.ru с согласия автора приводит текст колонки полностью.



"Лента FB второй день не только скорбит, но еще и рефлексирует по поводу своей скорби. Все заполнено перепалками и разной степени накала суждениями по поводу того, надо ли, по кому надо и как именно надо выражать траур, скорбь и сочувствие в связи с терактами в Париже. Те, кто обладает доступом к массовым, а не сетевым медиа, продолжают разворачивать этот дискурс и там - в виде оперативных колонок.

Хотя повод и совершенно трагический, но все же позволю также отнестись к нему рефлексивно, но не в виде оценочных суждений, а сугубо аналитически. На наших глазах разворачивается процесс, позволяющий зафиксировать характер конструирования режимов скорби в современной культуре, точнее говоря - в контексте новых медиа.

1) Сугубо методологическая пометка: сейчас мы наблюдаем этот процесс непосредственно в ленте - со множеством взаимных ссылок и контекстуальных дискуссий. Затем все это уйдет в историю индивидуальных лент, дифференцируется, расползется по личным историям. Единственный способ реконструировать это событие будет заключаться в том, что, допустим, Лева Манович (Лев Манович, эксперт по теории новых медиа - ред.) достанет хитрым способом все эти фотографии из наших аккаунтов, чтобы создать массив "big date" и показать, как фотографии резко поменяли свой цвет, а затем постепенно слиняли - до следующей волны скорби.

2) Существуют устоявшиеся международные протоколы, когда главы стран высказывают свои соболезнования по поводу произошедшего: Обама выступил с обращением почти одновременно с Олландом непосредственно после терактов, соответствующее соболезнование было немедленно направленно и российским президентом. Но они явно не удовлетворяют наше возросший спрос, обеспеченный соответствующий медийной возможностью, на индивидуальное выражение некоторой сопричастности к группе скорбящих.

3) Никто не знает, как именно в частном порядке правильно скорбеть о незнакомых погибших людях в далекой стране и подобающим образом выражать свою скорбь в пространстве новых медиа. Применительно к этой ситуации нет никаких ритуалов, подобных ритуалам скорби по умершим близким. Массовые ритуалы выражения коллективного траура, сформировавшиеся в XX веке, не удовлетворяют возросшую индивидуальность нашего стремления заявить о своем трауре.

4) Отсюда одновременная уместность и неуместность любой формы выражения скорби. Мы находимся в неопределенной ситуации учреждения ритуала.

5) Возможности индивида выражать скорбь в отношении пострадавших "дальних" крайне ограничены, а значит и крайне селективны, что вызывает подозрение в тенденциозности или, напротив, стремлении дополнительно оправдать и прокомментировать свой выбор объекта скорби.

6) Новая медийная среда реагирует очень быстро на это затруднение, она находит, индуцирует универсальный, стандартизированный символ, выражающий причастность индивида к общему переживанию. Именно он нормализует ситуацию, позволяет тем, кто не понимает, как скорбеть правильно (то есть всем), получить важнейшее, по-видимому, в этом ритуале - чувство сопричастности к группе скорбящих, требующее символического опосредования.

7) Чтобы быстро организовать этот процесс необходимо действие лидера мнений (в случае Фейсбука таковым стал Цукерберг), равно как и появление технической возможности решить эту проблему массовым образом - посредством соответствующего сервиса, который был оперативно организован программистами FB.

8) Образцом, по которому осуществляется организация этой групповой медиатизированной скорби, выступает модель обозначения принадлежности к группе фанатов спортивных команд. Это видно по опциям, которые предлагает FB для раскрашивания своей аватарки, - в основном это американские спортивные команды. Иными словами, способ орнаментальной организации масс в случае массовой скорби символически такой же, как и в случае организации коллективного чувства сопричастности болельщиков. Что никак не принижает этот эпизод скорби, но именно таков способ ее конструирования.

9) Наконец, об импликациях. Вспомним первую чудовищную катастрофу культуры модерна, а именно, землетрясение в Лиссабоне 1755 года (сразу погибло около 80 тыс. человек), которое служило подоплекой множества последующих известных рассуждений о любви к "дальнему" и "ближнему". Кстати, широкий резонанс на это землетрясение была обусловлен уже появившейся на тот момент журналистикой, то есть также новой медийно-коммуникативной средой. Ответом на него стала глубокая переоценка философского взгляда на мир - с новой остротой была поставлена проблема теодицеи, а также вопрос о том, живем ли мы "в лучшем из миров" (Вольтер против Лейбница). Землетрясение сыграло значительную роль в стимулировании процесса секуляризации в Европе. Трудно себе представить сегодняшнюю реакцию такого рода - то есть глубинную и мировоззренческую. Сегодня каждый знает, почему все это произошло и что нужно делать. Но это знание предсказуемо и расползается по расставленным заранее политическим позициям (начиная от "мы все виноваты", заканчивая "это происки российского КГБ"). То есть, это событие - насколько можно судить по этому вот типу реакции - всего лишь повод еще раз обозначить свою позицию. Что еще раз убеждает меня в справедливости тезиса Арнольда Гелена - мы живем в мире кристаллизовавшейся культуры, которая структурно не меняется".