"Сейчас не худшие времена"

В Академии народного хозяйства при правительстве Российской Федерации не выживают те факультеты, которые не востребованы обществом: если программа не может набрать слушателей, она закрывается. Поэтому можно сказать, что не академия предписывает предпринимателям и управленцам, чему им надо учиться, а сам бизнес диктует академии, какие знания он хочет получить. Ректор АНХ академик Абел Аганбегян рассказал о проблемах и достижениях академии.

- Вы могли бы коротко сформулировать миссию АНХ?

- Первая и главная ее часть - это подготовка, переподготовка и повышение квалификации хозяйственных кадров. Вторая часть нашей миссии - научные исследования, консультационная деятельность для правительства в области экономики, бизнеса, социальных проблем.

- Сколько человек одновременно учатся в АНХ?

- Больше 7000 человек. Основной наш контингент - это взрослые люди с высшим образованием, как правило, это хозяйственники, руководители. К особенностям академии можно отнести то, что мы ведем переподготовку по всему спектру бизнес-дисциплин. У нас преподаются 115 различных программ.

- Кто преподает рыночные дисциплины?

- Мы, конечно, прошли огромный путь за восемь лет перехода к рынку, но мы еще при цивилизованном развитом рынке не жили и в рынке пока мало понимаем. И преподаватели наши - плоть от плоти народа, они получали образование в другую эпоху, их учили чему угодно, только не рынку. Часть наших преподавателей прошла обучение в ведущих бизнес-школах США - в Гарвардской и Слоуновской, а также в Европе - в Лондонской бизнес-школе, во французских и немецких школах менеджмента. Но мы преподаем не в детском саду, не в школе, даже не в институте, мы преподаем бизнес людям, которые каждый день этим занимаются, в то время как сами такой практикой не обладаем. Это серьезное противоречие.

- Как вы выходите из положения?

- Мучаемся. Пытаемся толкать наших людей на то, чтобы они консультировали, делали кадровый аудит, например. Кроме этого, мы создали восемь подразделений совместно с западными университетами. На этих отделениях западные и специально отобранные наши профессора и доценты преподают точно так же, как на Западе. Приобщение к западному опыту - это очень важно для нас.

- Двуязычные МВА-программы вашей академии аккредитованы в странах западных партнеров?

- Да. Мы просто не создаем двуязычные факультеты, пока нет аккредитации. Американские, английские, немецкие, французские, бельгийские, голландские дипломы выдаются от имени соответствующих зарубежных университетов. Этот диплом подписывает ректор зарубежного университета, директор школы бизнеса, ведущие профессора этой школы, как это принято на Западе.

- Трудно получить аккредитацию?

- Очень. Существуют целые книжки, где написано, что нужно выполнить для аккредитации. Чтобы аккредитоваться в Манчестерском университете, который входит в десятку лучших университетов Европы, нам пришлось создать библиотеку с 20 000 томов английских книг. Она и выглядит как настоящая английская библиотека - с балконом, помните, как в "Моей прекрасной леди"? Английская система обучения делает упор на самостоятельную работу, студент должен каждый день, скажем, четыре часа проводить в библиотеке. Мы выписываем сотню английских и американских журналов, тратим на это огромные деньги. Но и это еще не все, там должно быть не меньше полутора десятков компьютеров, которые связаны с библиотеками Англии, чтобы недостающую книжку можно было вызвать на компьютере и т. д. А требования к знанию языка... Например, у меня нет проблем пойти в американский университет и прочесть курс лекций на английском, но я не смогу учиться на наших двуязычных факультетах, потому что там мало говорить по-английски, нужно бегло читать, быстро писать. Тот, кто там учится, должен набрать по TOEFL не менее 580 баллов, что очень высокая оценка. Профессора калифорнийского государственного университета забирают контрольные работы слушателей нашего Института бизнеса и экономики, проверяют и сравнивают с работами своих студентов. Если наш балл будет ниже, то у нас будут проблемы. Если он будет устойчиво ниже, они прекратят с нами работать, потому что это обесценивает их диплом. К счастью, обычно средний балл наших слушателей выше в сравнении с западными показателями.

- Что побуждает западные университеты сотрудничать с вами?

- Каждый хочет распространить свое влияние. Возьмем французский Nancy 2. Во Франции принято создавать при университетах центры сотрудничества с другими странами. Ректор Nancy 2 поставил перед собой цель создать в своем университете единственный во Франции русско-французский центр.

- С коммерческой точки зрения западным университетам выгодно такое сотрудничество?

- Наша школа бизнеса и экономики, которая ведет программу совместно с калифорнийским госуниверситетом Хейварда, ежегодно перечисляет американскому партнеру больше $100 000. Плюс к этому российская сторона оплачивает их профессорам дорогу сюда, пребывание в стране и культурную программу. Конечно, убытка западные университеты не потерпят, но я не думаю, что они обогащаются. Образование - это не та деятельность, которая приносит прибыль в узком смысле слова.

- Почему такие университеты, как Гарвард, Стэнфорд или Лондонская бизнес-школа, не идут на сотрудничество с нашими университетами?

- Мы не доросли до этого. Гарвард, Стэнфорд - это частные университеты, которые очень дорожат своим дипломом. Они не стремятся завоевать мир путем создания филиалов, они завоевывают его своими выпускниками. В Гарварде готовили наших людей, я там читал лекции, но у меня язык не повернется сказать им: давайте создадим совместную программу. Наша академия и Гарвардская бизнес-школа близки по масштабам, если посчитать людей, которые учатся. Но если сравнить финансовое положение, то картина совершенно иная. Грубо говоря, мы зарабатываем в год $15 млн (из них $450 000 получаем из госбюджета за то, что бесплатно учим федеральных служащих). А Гарвард лет пять назад имел бюджет $75 млн, а сейчас, я думаю, перешагнул за $100 млн. Мы же по финансам только года через два-три планируем выйти на средний европейский уровень.

- А сколько это?

- Я думаю, что речь идет о годовом бюджете в $25 млн. Но, если говорить о европейском уровне, то нужно иметь в виду не только финансирование, но и качество обучения, и многое другое. Нам надо много работать, чтобы зацепиться хотя бы за край европейского рейтинга. Сейчас мы серьезно уступаем 50-й в рейтинге европейской бизнес-школе.

- Удается ли вам платить достойную зарплату преподавателям?

- Я думаю, что средний преподаватель получает у нас около $500, профессор - больше. Я так думаю, но я никогда не заглядываю в чужой карман. Не я плачу им деньги, они их в полном смысле зарабатывают сами.

- То есть речь идет о самоокупаемости факультетов и программ...

- Я пришел в академию в 1989 г. Это было полностью государственное учреждение, на которое сыпался золотой дождь из бюджета. И вдруг в один прекрасный момент бюджет рушится. Нам дают все меньше и меньше, не хватает даже на зарплату. Что делать? Я придумал систему: разделил академию на крупные подразделения, которые названы институтами, школами, факультетами; в каждом открыл расчетный счет, ввел свой баланс, дал руководителям этих подразделений право распоряжаться деньгами вместо меня. И сказал: "Вы мне платите за электричество, газ и прочие общие расходы, все остальные деньги - ваши. Если я увижу, что вы не можете платить сотрудникам те оклады, которые мы рассматриваем как минимальные, то мы просто ликвидируем ваше подразделение - и все". Ни одного руководителя с советских времен не осталось. Иждивенец не может быть предпринимателем. У него в крови ходить с протянутой рукой. Пришлось взять других людей.

- Где вы их нашли?

- Смысл подбора кадров в таких условиях - найти лидера. Одного, но такого, за которым подойдут. Я пригласил на должность руководителя Высшей школы менеджмента профессора Леонида Евенко. Это очень известный специалист по менеджменту, человек предприимчивый. У него теперь работает 20 профессоров, которых он привлек. Потом в 1990 г. я пригласил еще более молодого доктора наук - Егора Гайдара. Он был тогда политическим обозревателем "Правды". Он пригласил 67 человек, в том числе Ясина, Чубайса, Вавилова, Машица, Нечаева и др. Тогда я не думал, что Гайдар пойдет в политику. Я думал, что он займет мое место. В моем понимании, он выдающийся ученый. Это не значит, что его правительство не делало ошибок. Это совершенно разные области. Когда он ушел из правительства, мы, конечно, выступили учредителями его института уже как самостоятельной организации.

- Сейчас появились люди, которые знают о бизнесе не понаслышке, вы приглашаете их преподавать?

- Да, мы их привлекаем. Электронную коммерцию, например, читают руководители крупнейших интернет-фирм. Если это специалист экстра-класса, мы можем и $100 в час платить, но многие даже не просят денег.

- Кто, например?

- Лисин [председатель совета директоров Новолипецкого металлургического комбината]. Мало того, что он бесплатно преподает, он еще помогает. Книжки, например, бесплатно передает.

- Время от времени приходится слышать, что диплом МВА бесполезен у нас, потому что эти знания применимы только в крупных корпорациях, причем в условиях упорядоченной рыночной системы. Что вы думаете об этом?

- Это неправда. Люди с дипломами МВА нашей академии, например, очень востребованы (за ними стоит очередь из работодателей), и обычно их заработок в пять-десять раз выше среднего дохода. Но этот вопрос выходит на более общую проблему - применимости знаний в широком смысле слова. Во всяком обучении есть сверхзадача. Если знание - это навык, а я обучаю вас, как работать на конвейере, то вы можете обучиться виртуозно делать какую-то одну операцию (скажем, завинчивать гайки). Так же и в бизнесе можно очень узко чему-то обучить, и вы не сможете отойти от этой канвы ни влево, ни вправо. Другое дело - привить навык самообучаемости. Но для того, чтобы самообучаться, нужно иметь фундамент. Я не могу самообучаться по физике, но, если вы мне предложите какую-то экономическую проблему, которой я никогда не занимался, я ее решу быстро (в отличие от физика), потому что у меня есть подход, как решать экономические проблемы.

- Государство исправно перечисляет деньги академии?

- Последний год очень исправно. Но в академии взяли за правило ничего не просить из бюджета. В то же время плата за обучение не может служить единственным или главным источником развития образования. Платы за обучение хватает лишь на текущие нужды. Значит, нужно иметь какие-то другие источники. Для этого должна быть создана инфраструктура финансирования образования. На Западе нет серьезных учебных заведений, которые бы жили за счет взносов слушателей. В Гарварде, где берут $40 000 за обучение, все равно половина бюджета университета - это деньги спонсоров, субсидии штата, федеральные гранты и помощь выпускников. На Западе существуют десятки тысяч различных фондов, откуда можно черпать деньги. И мы тоже черпаем. Около $700 000 в год мы получаем из иностранных фондов.

- В чем же вы видите выход для российской системы образования?

- У нас тоже должна быть создана инфраструктура образовательных фондов. Для этого нужно освобождать их от налогов. Сейчас, если вы пожертвуете на благотворительность, вас заподозрят, что вы отмываете деньги, и три шкуры сдерут. Гарвард, которому понадобились деньги на строительство, обратился к своим выпускникам, каждый дал кто $10 000, кто $100 000. У нас 50 000 выпускников. Если бы все дали по 1000 руб. - это больше $1,5 млн, их бы хватило на ремонт. Но как дать? Нет никакого закона на этот счет. Если вы создадите образовательный фонд, тут же обязательно подумают, что вы хотите себе эти деньги присвоить.

- Может быть, нужно, чтобы такой фонд возглавил человек с кристальной репутацией?

- У меня была безукоризненная репутация всю жизнь. К моим рукам никогда ничего не прилипало. И тем не менее на меня было заведено уголовное дело из-за комплекса "Зенит", который мы строим в надежде, что доходы от него позволят академии развиваться. Я бесплатный гендиректор акционерного общества, которое ведет строительство. Ни я, ни члены моей семьи не имеют ни одной акции, и руководство академии не имеет. Все равно дело было заведено (правда, через две недели его закрыли), кабинет обыскан. Представляете, что будет, если я обращусь к нашим выпускникам и скажу: дайте денег. Тогда и домой ко мне придут и жену начнут обыскивать...

- Получается, и здесь недозрели?

- Недозрели. Но другого выхода нет.

- Год или два назад вы грозились уйти с ректорства?

- Я бы с удовольствием ушел, но не могу бросить это здание недостроенное (комплекс "Зенит". - "Ведомости"). Я втянул наш коллектив в это, мы вложили много средств. Как только мы начнем достраивать "Зенит" и будет ясно, что правительство разрешит нам часть прибыли от него тратить на развитие академии (я надеюсь, что это произойдет в ближайшие полгода), тогда я уйду.

- Это желание уйти не связано с обидой на власти, которые завели на вас уголовное дело?

- Нет. За свою довольно долгую трудовую жизнь (я более 35 лет работаю первым руководителем) я уяснил, что хорошее дело не остается ненаказанным. Я всегда проповедовал, что человек должен вовремя уйти. Надо уступать место. В целом сейчас не худшие времена. Социально-экономические условия улучшаются, это видно в том числе по приему, который увеличился. Министерство образования проводит очень прогрессивную политику, оно согласилось на введение госдипломов МВА. И Министерство финансов тоже хорошо к нам относится - на следующий год нам даже немножко увеличили бюджет на коммунальные услуги.

Елена Евграфова

Опубликовано в газете "Ведомости" 9 августа 2005 года