Как в Кремниевой долине делают смерть «необязательной»

Теплым мартовским вечером в Мандевиль-Каньон, высоко над остальным Лос-Анджелесом, гостиная Нормана Лиара наполнилась могущественными людьми, жаждущими познать секреты долголетия. Когда первый спикер этого симпозиума спросил, кто из присутствующих хотел бы жить до двухсот лет, сохранив хорошее здоровье, поднялись почти все руки: венчурные капиталисты держали себя в подтянутой форме, чтобы сохранять бодрость и энергию; ученые держали себя в подтянутой форме, потому что читали – а в некоторых случаях и проводили – исследования по ограничению калорий; голливудские звезды держали себя в подтянутой форме потому... понятно почему.

Собравшиеся были преисполнены убежденности, что из таких мероприятий может разгореться пламя, что они, находящиеся в зале, могут решить судьбу всех тех, кто находится за его стенами.

Но какое сообщение будет распространяться? Смерть не обязательна? Или ей просто придется немного подождать?

Десятилетиями казалось, что до решения проблемы старения остается всего лишь десяток лет.

Для нас старение — это приближающийся катастрофический отказ органов, всех сразу. Наши митохондрии выдыхаются, наша эндокринная система проседает, наша ДНК рвётся. Зрение, слух ухудшаются, сила мышц снижается, артерии засоряются, мозг затуманивается, мы спотыкаемся, заедаем и выходим из строя. За каждым прорывом в исследованиях, каждым заявлением об открытии мастер-ключа, который можно повернуть, чтобы обратить всё вспять, следовала неудача и замешательство.

Несколько лет назад было большое оживление по поводу теломер – специальности Лиз Блэкберн – буферов ДНК, защищающих концы хромосом таким же образом, как пластиковые наконечники на шнурках для обуви. С возрастом наши теломеры становятся короче, и когда эти защитные концы исчезают, клетки перестают делиться (как говорит Блэкберн, это приводит клетки в чрезвычайно встревоженное состояние).

Размышляя над этой проблемой, учёные пришли к выводу, что если бы смогли удлинить теломеры, то смогли бы обратить старение. Однако оказывается, что животные с длинными теломерами, такие как лабораторные мыши, не обязательно долго живут, и что теломераза, энзим, способствующий росту теломер, также активируется в подавляющем большинстве раковых клеток.

Чем больше мы знаем о человеческом теле, тем лучше осознаём, как мало мы в действительности знаем.

Однако основной раздражающей причиной является пророческая уверенность Дегрея. Его книга 2007 года «Прекращая старение» изобилует придирчивым исследованием препятствий к более продолжительной жизни и настолько амбициозными предложенными решениями, что они напоминают научную фантастику.

Решение Дегрея для митохондриальных мутаций, например, заключается в доставке резервных копий ДНК из митохондрий в свод ядра клетки, с чем, как назло, не смогла справиться эволюция – вероятно потому, что необходимые в митохондриях белки будут спутываться во время прохождения через жидкое тело клетки. Его решение этой проблемы: перемещать ДНК в одном направлении, а белки, которые она производит, в другом. Получится что-то вроде субклеточного хоки-поки (детская песня-танец в США, Великобритании, Ирландии – прим. пер.).

Некоторые учёные хвалят Дегрея за вскрытие основных угроз, но, тем не менее, считают работу по поиску решения всех семи задач по таким схемам – а решить нужно все, чтобы его план сработал, – тщетной. Биогеронтолог из Вашингтонского университета Мэт Кейберлейн пояснил: «Это всё равно, что сказать: ''для путешествия в соседнюю Солнечную систему нам нужно выполнить всего семь пунктов. Первое: разгоните ракету до трех четвертей скорости света...''».

Подавляющее большинство ученых, исследующих проблему долголетия, придерживаются идеи продления здоровья, а не обретения бессмертия. Они хотят дать нам более здоровую жизнь, за которой бы следовала быстрая и безболезненная смерть.

Ученые акцентируют внимание на такую последовательность: с 1900 года продолжительность человеческой жизни увеличилась на 30 лет и, как следствие, увеличилось количество инсультов, болеющих раком, сердечными заболеваниями, диабетом и слабоумием. Старение является главной предпосылкой для настолько большого количества болезней, что слово «старость», по сути, можно заменять словом «болезнь».

Несчастные случаи и насилие являются основными причинами смерти до 44 лет, затем на первое место выходят раковые заболевания, а затем, в 65, болезни сердца. Сторонники поиска ключа к здоровью хотят понять причины возникновения рака и сердечных заболеваний, а затем блокировать их. Почему мы почти никогда не страдаем этими заболеваниями в 2 года? Как продлить эту защиту до 102 лет? Однако если мы победим рак, то добавим лишь 3,3 года к средней продолжительности жизни; победа над сердечными заболеваниями добавит еще 4. Если мы избавимся от всех болезней, средняя продолжительность жизни может достигнуть 90 с лишним лет. Чтобы жить ещё дольше, нам нужно замедлить сам процесс старения.

Учёные считают, что мы не будем жить вечно, даже если сделаем это, но мы и не должны. Они обеспокоены быстрым истощением природных ресурсов и социальной безопасностью; возможностью того, что какой-нибудь Гитлер или Мугабе смогут оставаться у власти веками; прекращением появления новых идей у молодого поколения; потерей интереса к жизни и пожизненной скукой.

Исследователь из Гарварда Эми Вейджерс сказала мне: «Частью смысла жизни является то, что мы в конце концов умираем».

Традиционно исследования в области старения финансировали седеющие технологические магнаты, надеясь разрушить классические три этапа прохождения Кремниевой долины: лайфхакер, скалолаз, труп. Старение наложило отпечаток на мир стартапов. Тридцатилетний основатель технологической компании ZeroCater Аррам Сабети сказал мне: «Совершенно очевидно, что мы можем жить вечно. Это не нарушает законы физики, и поэтому мы этого добьемся».

Во время отдыха Сабети читает исследования по всеобщей смертности. Он также является инвестором Longevity Fund, недавно запущенного Лаурой Деминг венчурного фонда. 22-летняя Деминг называет рынок долголетия «возможностью на $200 с лишним миллиардов», но говорит, что «совершенно невозможно оценить, насколько большим может быть этот рынок, потому что если бы вы вылечили старение, вы бы полностью изменили медицину».

Неудивительно, что это Google изменил взгляд Долины на старение. Удивительно, возможно, что в авангарде был сотрудник компании Билл Мэрис.

Будучи основателем и исполнительным директором Google Ventures, Мэрис привел успешные инвестиции в такие компании, как Nest и Uber; он был любезен, полон восторга и финансово обеспечен — такой нетривиальный современный алхимик. Однако он сказал мне: «Когда я один, тёмные мысли могут приходить ко мне в голову». Отец Мэриса умер в 2001 году от опухоли головного мозга, когда Биллу было 26. «Я специализировался в нейрологии, работал в больницах, но до смерти моего отца не понимал фатальность слов «ушёл навсегда», – сказал он.

Если миллиардеры Кремниевой долины придут к сохранению молодости «молодой кровью», они воплотят в жизнь древнее стремление.

В 1615 году немецкий врач предположил, что «горячая и пьянящая кровь молодого мужчины наполнит старика, как из фонтана молодости». В 1924 году врач Александр Богданов начал переливания молодой крови, и его соратник писал, что он, «кажется, стал на семь, нет, на десять лет моложе». Затем Богданов ввёл себе кровь студента, болевшего малярией и туберкулезом, и умер.

Парабиоз – хирургическое соединение систем кровообращения – имеет по большей части скверную историю применения. У людей, например, его пробовали в качестве отчаянной меры у пациентов на последней стадии рака: в 1951 году двухлетний мальчик лишился части ступни из-за гангрены. Грызуны также «противились» соединению. Исследование 1956 года предостерегало: «Если две крысы не будут крепко привязаны друг к другу, одна из них сожрёт голову другой».

Мы продолжали пытаться. В 2015 году стэнфордская лаборатория под управлением биолога, невролога и специалиста по стволовым клеткам Тома Рандо объявила, что гетерохронный парабиоз, или обмен кровью между старыми и молодыми мышами, омолодил печень и мышцы старых мышей. Вампиры всего мира почувствовали свою правоту. Прошлой осенью в вечернем ток-шоу The Late Show Стивен Колберт предостерёг тинейджеров, что президент Трамп заменит программу медицинского страхования Obamacare обязательным парабиозом: «Он воткнет в вас соломинку, как в Capri Sun (бренд пакетированного сока – прим. пер.)».

Предприниматели и венчурные капиталисты тоже держали соломинки наготове. Рандо сказал: «У меня было множество встреч с молодыми миллиардерами в Кремниевой долине и все они в той или иной степени хотят знать, когда откроются секреты, чтобы одновременно и заскочить на следующий большой хит, и самим лично им воспользоваться. Я отвечаю, что это не приложение в телефоне, что если вы подходите к биологии с технологической точки зрения, то будете разочарованы, потому что продвижение вперёд здесь значительно медленнее».

В последние годы вокруг парабиоза возникало множество споров. Является ли ключом к омоложению наличие белков молодой крови или отсутствие чего-то вроде SASP? Могут ли причиной быть некие побочные продукты клеток одной мыши или это эффект совместного использования печени более молодой мыши?

В 2014 году гарвардский ученый Эми Вейджерс пришла к заключению, что факторы молодой крови, в особенности белок GDF11, придавали старым мышам более сильную хватку и обновляли их мозг. Большинство коллег поставило под сомнение её выводы, а фармацевтическая компания Novartis оперативно провела исследование, которое дало прямо противоположные результаты: нужно блокировать GDF11. Вейджерс сказала мне: «Разные группы исследователей сообщили, что количество GDF11 с годами снижается, повышается, не изменяется». С мрачной усмешкой она добавила: «Одна из групп точно права».

Коллега Рандо Тони Висс-Корэй показал, что молодая кровь может способствовать появлению новый нейронов в районе гиппокампа мозга старой мыши. Вследствие его работы появилась компания под названием Alkahest. Alkahest начала тщательно анализировать более 10 тысяч белков плазмы в надежде, что правильный белковый коктейль сможет вылечить болезнь Альцгеймера — процесс, который, предположительно, длится более четверти века.

Cреди изучающих долголетие ученых преобладает мнение, что старение является не замыслом, а упущением эволюции: мы спроектированы так, чтобы прожить достаточно долго для передачи наших генов, а происходящее после этого уже не имеет большого значения. Как писал ученый-геронтолог Ричард А. Миллер, мыши, тратящие свою энергию на поиск пропитания и размножение, выживут с большей вероятностью, чем те, которые тратят ценные ресурсы на восстановление глаз или противораковую профилактику.

Мы взрослеем медленнее и живём значительно дольше мышей, потому что, как у китов и голых землекопов, наш риск быть съеденными в первый год жизни значительно ниже. Тем не менее после тридцати или сорока лет, оставив после себя потомство, мы проживаем бессмысленный с точки зрения эволюции период. Главный исполнительный директор Института исследования старения Бака, лидирующей некоммерческой организации в этой области, Эрик Вердин отметил, что если бы люди продолжали стариться с той же скоростью, с какой стареют между двадцатью и тридцатью годами, то жили бы до тысячи лет.

В тридцать всё начинает меняться. С этого возраста вероятность смерти удваивается каждые семь лет. Мы как лосось, только мы умираем словно в замедленной съёмке.

Борьба между сторонниками поиска ключа к здоровью и имморталистами – сторонниками бессмертия – является, в сущности, состязанием между силой эволюции, предопределённой природой, и потенциальной мощью эволюции под управлением человека. Первые рассматривают нас как субъект для линейного прогресса: исследования на животных занимают столько времени, сколько занимают; науки о жизни движутся вперёд со скоростью жизни. Отмечая, что средняя продолжительность жизни у развитых народов увеличивалась примерно на 2,5 года каждые десять лет, Вердин сказал мне, что если бы мы смогли сохранять такой темп в течение следующих двухсот лет и увеличить продолжительность нашей жизни на сорок лет, это было бы невероятно.

Взгляд имморталистов на нашу историю и наш потенциал отличается. Они наблюдают, как столетиями преобладавшие теоретические рассуждения о том, что старение можно обратить, нагревая тело или вдыхая тот же воздух, что и молодые девственники, быстро на глазах сменяются смоделированными на компьютере медикаментами и генной терапией. Билл Мэрис сказал: «Методы лечения, пять тысяч лет бывшими симптоматическими и случайными, – «вот вам немного пиявок!» – превращаются в информационные технологии, которые позволяют нам читать и изменять собственный геном».

Многие имморталисты рассматривают старение не как биологический процесс, а как физический: энтропия разрушает механизм. А если это механизм, разве он не может быть подобен компьютеру? Прогресс в компьютерных технологиях или, в любом случае, в полупроводниках, подчиняется закону Мура, согласно которому мощность/ёмкость удваивается каждые два года. При линейном прогрессе после тридцати итераций вы пройдёте тридцать шагов; при экспоненциальном прогрессе – 1,07 миллиарда шагов. Наш прогресс в построении карты человеческого генома выглядел так, словно был линейным, а затем стал экспоненциальным.

Некоторые стартапы пытаются обуздать экспоненциальные кривые. BioAge использовала машинное обучение и работала с данными по геномике для поиска биомаркеров, предсказывающих смертность. Кристен Фортни, 34-летняя исполнительный директор компании, рассказала мне, что она тоже начала тестирование смоделированных на компьютере препаратов для поиска вещества, которое могло бы оказать существенное влияние на такие маркеры. Вскоре она собирается привлечь следующий раунд венчурного финансирования и настроена весьма оптимистически: «Биотехнологии – это то, в чём многие венчурные капиталисты не разбираются, но машинное обучение и большие данные – это они понимают».

Старение – не программа, а скорее свод правил того, как отказывают наши органы. Однако убеждённость в том, что это обязательно должна быть некая программа, достаточно сложно выбить из алгоритмических умов Кремниевой долины. Будь оно программой, тогда обращение старения было бы лишь вопросом выявления и исправления рекурсивного цикла в коде. В конце концов, в марте исследователи Колумбийского университета объявили о том, что им удалось записать на нитку ДНК целую компьютерную операционную систему (а еще гифт-карту Амазона на $50).

Если ДНК – это всего лишь большой Dropbox для всей «офисной документации», поддерживающей жизнь, то насколько трудно может быть исправить баги?

Хотя Нед Дэвид борется с собственным старением на многих фронтах (вплоть до выбора своих кроссовок), он не может избавиться от мысли, что наш враг в своей сущности един. Дэвид уподобляет исследование долголетия громадному дереву и считает большинство нынешних усилий, включая методы лечения, которых придерживается его компания, только ветвями этого дерева. «Никто не работает над стволом», — печалью сказал он мне. В декабре, однако, Нед стал надеяться, что «ствольность», как он выражается, уже в пределах видимости.

Дэвид давно подозревает, что эпигеном играет главную роль в долголетии. Если геном – это наше клеточное «железо», то эпигеном – его программное обеспечение: это код, который активирует ДНК и сообщает клетке, как видоизмениться – стать макрофагом или нейроном, и как затем запомнить свои свойства. Сам эпигеном контролируется агентами, добавляющими или отнимающими химические группы, известные как маркеры, к его белкам.

Биологи подозревают, что эпигеном аккумулирует слишком много маркеров. Со временем сигналы, которые он посылает клеткам, сильно изменяются, и эти новые сигналы вызывают эффекты старения. Этот процесс мог бы объяснить, к примеру, почему кожа пожилого человека каждый месяц обновляется новыми клетками, и тем не менее продолжает выглядеть старой.

В 2012 году Том Рандо и его коллега из Стэнфордского колледжа Говард Чанг опубликовали статью, отмечавшую, что оплодотворённая человеческая яйцеклетка имеет свойства вечной молодости: сперматозоид и яйцеклетка могут стареть, однако каждый эмбрион сбрасывает часы. Дерматолог и специализирующийся на геноме учёный Чанг открыл, что в стареющей коже эпигеном, аккумулировав достаточно маркеров, возбуждает геном с помощью белка NF-kB, что приводит к воспалению и старению кожи.

Когда он подавил NF-kB в генетически модифицированных мышах, они омолодили свою кожу. Работа Рандо по парабиозу, по-видимому, вращалась вокруг похожего процесса: возвращения стволовых клеток на более молодую стадию. Ученые предположили, что «идеально было бы сбрасывать часы старения, не затрагивая программу видоизменения — дифференциации», чтобы заставить стволовые клетки обновлять ткани и органы без возвращения в преддифференцированное состояние, что повлекло бы появление тератом – наполненных волосами и зубами опухолей. Целью является Бенджамин Баттон в стадии молодого Брэда Питта, но не более.

После этой статьи Рандо вернулся к парабиозу, а Чанг начал работу над кремом, который заставил бы кожу выглядеть на десятки лет моложе. «Это то, чего хотят люди», – объяснил он. Чанг также сказал, что сообщество исследователей долголетия оказалось слишком раздробленным: «Это самая сложная область, в которой мне когда-либо доводилось работать, и я не хотел бы наполнять свою научную жизнь всеми этими склоками».

Как и в большинстве современных попыток перехитрить старение, Бельмонте обманывал тело, заимствуя мощный механизм от эмбрионов и очень осторожно применяя его ко взрослым.

«Вы хотите, чтобы сердечная клетка стала новой сердечной клеткой, но чтобы она не омолодилась до стадии стволовой клетки, так как это остановило бы сердце. У нас получилось. Наш эксперимент был очень груб и неподконтролен, появятся другие вредные эффекты, как и много неизвестных, однако всё выглядит очень многообещающе, – рассказал он. – Изменение программного обеспечения клеток не так опасно, как вмешательство в их "железо", и, как и с программным обеспечением, на следующий год всегда будет лучшая версия нашей программы».

Бельмонте был внимателен, чтобы сгладить очевидный вопрос, который провоцировало его исследование: если бы мы могли постоянно сбрасывать свои часы, разве не смогли бы жить вечно?

«Идея не в том, чтобы увеличить продолжительность жизни, а в том, чтобы наш организм лучше работал», – сказал он мне. Затем усмехнулся и добавил: «Очевидно, если усовершенствовать все клетки вашего тела, косвенным результатом будет то, что вы проживёте дольше».

Вдохновленный работой Бельмонте, этой зимой Нед Дэвид дважды летал на встречу с ним в Сан-Диего, чтобы выяснить, существует ли возможность «доказать существование тикающих часов» и «вернуть нас обратно в двадцатипятилетнее состояние». В середине марта они обсудили направления продолжения работы. Могли ли они разработать такие маркеры, чтобы в лаборатории клетки становились одного цвета, если препарат делал их моложе, и другого – если их структура нарушена слишком сильно?

Может ли команда активировать теломеразу для омоложения эпигенома? Можно ли найти гены, которые могли бы выполнять роль аварийного тормоза реверсивного процесса? Очень многое требовалось обдумать и взвесить.

Дэвид был поражён перспективами «ствольности», но все ещё не уверен. «Мы можем вернуть некоторые ткани в прежнее состояние, но мы не определили эксперимент Фрэнсиса Крика, который меняет все. – сказал он и рассмеялся. – Если бы я знал, какой это был эксперимент, я бы сейчас его проводил».

Даже если Бельмонте и Дэвид найдут вещество, омолаживающее стволовые клетки до идеального состояния, скорее всего, проявятся неожиданные побочные эффекты – ведь тазовая кость соединена не только с бедренной костью, но и с любой другой чёртовой костью. Для восстановления тканей необходимо омолодить стволовые клетки, однако стволовым клеткам для выполнения своих функций нужно делиться, а в процесс деления вкрадываются случайные мутации, приводящие к раку.

Очень многие печатные работы по долголетию заканчиваются таинственным пассом в направлении неких неизвестных «системных факторов». Победа над старением заключается не только в решении загадки «кто-это-сделал», но также и «как-это-сделал», «где-это-сделал» и «почему-это-сделал».

Том Рандо предположил: «Это не какое-то A вызывает B, которое вызывает C, которое вызывает D, которое вызывает старение. Это целая сеть узлов и связей, подчиняющихся циклам обратной связи, где следствия становятся причинами, которая постепенно становится все более и более дестабилизированной». Если тело – это набор ёлочных огней (а это не так), тогда каждый раз при включении в новую розетку некоторые лампочки загораются, а некоторые гаснут. Стабилизирование одной части сети дестабилизирует другую.

Что нас создает, то и разрушает. Процесс жизни, по-видимому, неразрывно связан с процессом умирания.

Профессор биологии из Массачусетского технологического института Леонард Гуаренте, который провел важное исследование по энзимам, регулирующим mTOR – сиртуинам, – казавшимися потенциальным мастер-ключом десять лет назад, стал сооснователем и ведущим учёным компании Elysium Health.

Первый нутрицевтический продукт компании Elysium – Basis (БАД, содержащий прекурсор никотиновой кислоты никотинамид рибозид и птеростильбен – прим. пер.) обещает «метаболическое восстановление и оптимизацию». За $50 в месяц одна таблетка ежесуточно обеспечивает ваш организм химическими веществами, питающими сиртуины. Еще нет никаких клинических данных, что Basis оказывает хоть какой-то положительный эффект на человеческий организм, поэтому посетив Леонарда в его офисе в МТИ, я спросил, заметил ли он какие-либо результаты от приёма Basis. «Заметил», – ответил он. Гуаренте взглянул на отвечающую за связи с общественностью сотрудницу:

— Могу я сказать это? Можно?

Она слегка кивнула.

— Мои ногти растут быстрее.
— И что это значит?
— Я не знаю. Но что-то значит.

Все ведущие имморталисты начинали в технологической сфере и у всех отец или рано умер (как отец Рэя Курцвейла, умерший, когда Рэю было 22), или быстро сбежал (как отец Обри Дегрея – еще до его рождения). Им свойственна ранняя потеря невинности и глубокая вера в способность мозга совершенствовать человеческое тело. Приёмная мать сооснователя Oracle Ларри Эллисона умерла от рака, когда он учился в колледже. Впоследствии он пожертвовал $370 миллионов на исследование старения.

«Смерть никогда не имела для меня смысла, – рассказывал он биографу. – Как может человек быть и внезапно исчезнуть?» Билл Мэрис, благодаря которому возникла Calico, сказал, что, размышляя о неизбежности смерти, он «чувствовал, что, вероятно, наша миссия в этом мире – переступить пределы и навечно сохранить сознание».

Имморталисты делятся на два лагеря. Те, которых можно называть Meat Puppets (во главе с Дегреем), верят, что мы можем перестроить биологические процессы человека и остаться в своих телах. RoboCops во главе с Рэймондом Курцвейлом считают, что мы в конечном итоге соединимся с механическими телами и/или с облаком.

Курцвейл на протяжении всей жизни был наладчиком и оптимизатором: на заре своей карьеры он изобрел планшетный сканер и устройство, читающее вслух книги слепым людям. Эти изобретения радикально улучшились в последующих итерациях, и теперь он уверен: его «закон ускоряющейся отдачи» (закон, согласно которому некоторые эволюционные системы, включая развитие технологий, развиваются экспоненциально – прим. пер.) для человеческого долголетия вот-вот начнет действовать.

Желающие отсрочить старость Meat Puppets вынуждены бороться с эволюционными случайностями. Ян Вайг, недавно ставший соавтором работы, которая оспаривает ограниченность нашей жизни 115 годами, сказал мне: «Да, наши тела – это обрабатывающие информацию системы. Для починки тела-как-компьютера требуется глубочайшее понимание того, что происходит в клетках на молекулярном уровне, а мы не знаем даже, сколько типов клеток существует! Процесс создания человека и близко не так прост, как создание искусственного интеллекта, потому что мы чрезвычайно запутанно и неразумно сконструированы случайными изменениями, произошедшими в результате естественного отбора».

RoboCops вынуждены оспаривать человеческие ограничения. Исполнительный директор биотехнологической компании Samumed Осман Кибар рассказал мне: «Мы, люди, очень креативны. Когда мы достигаем биологического предела, мы хитрим – как Курцвейл, который говорит: "Давайте изменим определение человека". По мере загрузки или замены каждой нашей функции вы в какой-то момент перестанете называть это человеком и начнёте называть это искусственным интеллектом».

Уже существуют технологии, работающие внутри человеческого тела, такие как кардиостимуляторы и кохлеарные имплантаты (так называемое электронное ухо – прим. пер.). Недавно парализованный мужчина напечатал восемь слов за одну минуту, используя мозговой компьютерный интерфейс, вставленный в моторную область коры головного мозга. Сколько ещё времени пройдёт до того, как возможности масштабируемости и прецизионного производства смогут быть использованы во всём теле?

Институт 2045, основанный состоятельным русским, вдохновленным Курцвейлом, считает, что мы можем, по меньшей мере, начинать делать авансовые платежи. На сайте института есть «кнопка бессмертия», которую вы можете нажать, чтобы «начать разработку вашего собственного персонализированного бессмертного воплощения». Можно выбирать между роботизированной удаленно управляемой копией, полным протезом всего тела с вашей пересаженной головой и топовой моделью – полностью искусственным телом, содержащим вашу загруженную сущность, которая «достигнет безупречности формы и будет не менее привлекательной, чем человеческое тело».

Камнем преткновения, по-видимому, является вопрос, что делать с нашей головой, в частности – с мозгом. Футурист Хуан Энрикес сказал мне: «Мы будем способны пересадить голову мыши в течение пяти лет. А потом будет очень интересно – вспомнит ли Микки Минни?» (герои диснеевского мультфильма. Минни – возлюбленная Микки Мауса – прим. Rusbase). Однако пока ещё никто не выяснил, как оживить биологические процессы мозга Микки – вне зависимости от того, к какому телу пришьют голову. Нейроны не регенерируют, и нигде, за исключением гиппокампа, у нас не появляются новые. Стволовые клетки, введённые в мозг, не помогают – они просто сидят там, а потом умирают.

Нейрохирург в Центре головного и спинного мозга Вайля Корнелла Бенджамин Рапопорт, работающий над проектом, который напрямую соединит головной мозг с искусственным интеллектом, сказал: «Вопрос в том, где в вас находитесь вы? Многие чувствуют, что это мозг. Но может ли ваш мозг существовать, как весящий полтора килограмма влажный биологический субстрат, плавающий, как медуза? Или мог бы он существовать в каком-то другом месте?» Скажем, в компьютере.

Двусторонний высокоскоростной интерфейс с мозгом может стать реальностью в течение ближайших десяти лет. Учёные уже пытаются построить карту сотни миллиардов нейронов в мозгу и более сотни триллионов связей между ними – коннектом, как она неуклюже названа. В настоящее время вы можете построить модель головного мозга на уровне синапсов, только нарезая чей-то мозг дольками после смерти человека. Со временем мы, вероятно, сможем освоить «полную эмуляцию головного мозга» живых субъектов. Тогда появятся постоянные копии нашего мозга, которые – как мы надеемся – будут сами иметь сознание.

Но будем ли это мы? Даже если отбросить вопрос того, какая часть бытия человеком связана с человеческим телом – какая часть нашей личности строится из осязательных, чувственных и эмоциональных последствий того, что мы заключены в плоть, а не в Ряд D серверной стойки дата-центра – вы не сможете избежать проблемы памяти. В отличие от RAM компьютера, человеческие воспоминания возникают от электрохимических импульсов, приводящих мозг в соответствие с неким паттерном он производит выходной сигнал.

Нет определенного физического места для вашего воспоминания о первом поцелуе. Воспоминание изменяется стимулом, который его вызывает, в зависимости от того, вспоминаете вы поцелуй на следующий день, читаете о нём в письме или сталкиваетесь с той своей подружкой двадцать лет спустя. Значит, если проект коннектома заработает и мы будем перенесены на кремний, мы, вероятно, станем неуязвимыми для физического разрушения и способными к поразительным подвигам в обучении и рационализации, однако лишёнными тех первых воспоминаний о крокусах под весенним дождём. Хотя возможно, у нас не будет воспоминаний о любви и привязанностях...

И тем не менее. В прошлом году генетик Нир Барзилай провёл показ документального фильма о долголетии, а затем задал трём сотням людей в аудитории вопрос. Он рассказал мне: «Я сказал: "В природе долголетие и воспроизводство взаимозаменяемы. Таким образом, Вариант №1 – вы становитесь бессмертными, но на Земле прекращается воспроизводство, нет беременностей, нет первых дней рождения, нет первой любви" – и я продолжал, и продолжал». Нир довольно рассмеялся и рассказал дальше: «"Вариант №2, – сказал я. – Вы живёте до 85 лет в полном порядке и добром здравии, не проболев ни дня, а затем однажды утром просто не просыпаетесь"». «Голосование было убедительным, – сказал он. – За первый вариант проголосовало 10-15 человек. Все остальные подняли руки за второй».

Желание сохранить жизнь такой, какой мы её знаем, даже ценой смерти, глубоко человеческое. В нас заложена вера в то, что смерть – мать красоты. И также в нас заложено противоречивое стремление вечно оставаться точно такими, какие мы есть – или хотя бы на чуточку дольше, прежде чем придётся уйти.