«Многим кажется, что мой бизнес — золотая жила. На самом деле — нет»

— Какой объем вещей работники должны распределить за день?

— Сортировщица обрабатывает примерно 300 килограммов в день — это около 1200–1500 единиц вещей. Конечно, вещи очень разные: например, очень много модельной женской обуви. Вещи бабушек, маленьких детей, надоевший после первого сезона масс-маркет и тонны постельного белья.

Если речь идет о переработке, то нужно дополнительно отделить хлопковые ткани от шерсти и синтетики. Из шерсти делается, например, ватин, который добавляется потом в кресла и мягкую мебель. Хлопок режется на тряпки. Синтетика перемалывается и добавляется в промышленный продукт. Вместе с одеждой нам приносят примерно три тысячи пакетов в месяц, которые мы сдаем на переработку во Владимирскую область. Там из них делают тротуарную плитку.

— Что происходит с деньгами в фонде «Второе дыхание»?

— Они идут на зарплату сотрудников производства. Мы даем работу тем, кто по разным причинам не всегда может найти её самостоятельно. Еще есть люди, которые занимаются региональными активностями: выездами в дома-интернаты для престарелых и реабилитационные центры. Естественно, как любая деятельность, это требует расходов на бензин, машину, стирку и координатора.

— Ты можешь сказать себе: «В этом месяце я отдам больше денег на благотворительность и меньше на развитие бизнеса»?

— Я всегда делаю выбор в пользу социального эффекта. Если бы я как компания ориентировалась на повышение прибыли, а не свои социальные и экологические приоритеты, то нам бы перестали доверять и приносить вещи. Мы могли бы просто распределять прибыль между акционерами — как ООО мы можем это делать. Но вместо этого я тратила прибыль на вывоз гуманитарной помощи, на проекты переработки, трудоустройства и так далее.

Экологический и благотворительный проект в моем случае — это не голый альтруизм, но и та ценность, которую мы доносим до наших дарителей и покупателей.

Иногда мне радостно сообщают: «Ой, а мы весь ваш контейнер забили ветошью, все вынесли из дома. Так здорово, что вы этим занимаетесь!». Человек не понимает, что за переработку этой ветоши я заплачу деньги. Стоимость переработки одежды, которую нам сдает один условный москвич, — 187 рублей в месяц. На сайте нашего фонда есть пожертвование для тех, кто хочет «компенсировать» свой экологический след. Но пока этого не произошло, мы финансируем проект из прибыли наших магазинов. И чем больше приносят хлама, тем больше нужно продать, чтобы окупиться.

Еще одна важная часть проекта — это трудоустройство людей из социально незащищенных групп. Мы не тратим на это дополнительные деньги, просто не нанимаем сотрудников с HH.ru, а стараемся дать возможность тем, для кого эта работа — шанс что-то изменить в своей жизни.

В какой-то момент на складе было чуть больше людей, чем нужно, но я их не увольняла — потому что они были бездомными. Конфликта интересов нет, я всегда принимаю решение в сторону социалки. У нас тут и дети рождаются, и свадьбы случаются, и переходы на другую работу.

— Как ты выходишь на бездомных?

— Через партнерские организации, которые кормят их и выдают одежду. В какой-то момент соцработники видят людей, которые не пьют, например, и хотят работать — значит, время звонить нам. Многие устраиваются к нам через знакомых. Может сначала прийти жена, а потом привести и мужа-грузчика.

— Почему вы открываетесь в регионах?

— Наш опыт развития в регионах показал, что тема сбора одежды интересна не только в городах-миллионниках. Например, мы установили стартовый контейнер в Костроме и за первый месяц нам сдали больше двух тонн одежды. А наш костромской магазин вышел на операционную прибыль за три недели.

Для того, чтобы развиваться в регионах, мы в том числе привлекаем гранты. Например, с поддержкой от Фонда президентских грантов мы реализуем экологические и благотворительные инициативы в Ярославле, Иваново, Костроме, 12 регионах в радиусе 500 километров от Москвы, где мы выдаем одежду.

Многих расстраивает, что часть вещей будет продана. Но иначе бы мы не смогли существовать.

— У вас есть задача собирать одежду в других крупных городах — Санкт-Петербурге, Екатеринбурге?

— Вопрос в инфраструктуре. Сбор вещей автоматически означает, что нам нужна рядом сортировка: не просто площадь, но и полная автоматизация, оборудование и команда из пяти-семи джедаев, которые умеют сортировать.

С точки зрения сбора интересны крупные города, где можно собирать много одежды. У нас есть партнеры — федеральные сети, которые помогают развивать инфраструктуру в Москве и интересуются тем, когда мы сможем запустить что-то подобное у их коллег в регионах.

С точки зрения продаж интересны небольшие города с населением 30-70 тысяч человек. Там и конкурентов меньше, и запрос на недорогую одежду высокий. Поэтому сейчас мы тщательно анализируем потенциал города с разных точек зрения перед тем, как там что-то начать делать.

— Ты говорила, что у вас есть нечестные конкуренты. Кто это?

— Весь рынок секонда — это вещи, которые сдали бесплатно в странах типа Швейцарии и Великобритании, а потом они были перенаправлены в Россию, Украину и африканские страны. Но предприниматели, которые давно в рынке, смекнули, что сегодня одежду можно собирать и в России, так как у нас представлены те же самые марки. Поэтому у Charity Shop появляются конкуренты: секонды, которые лепят на свои ящики огромные надписи вроде «Поможем детям-сиротам». Меня бесит, что они маскируются под благотворителей — у многих таких контор нет отчетности, они закрытые, мутные.

— У них серьезные объемы?

— Да, но ничтожные по сравнению с возможностями рынка. Мы собираем больше 20 тонн вещей в месяц. А в Питере, например, появилась контора, которая собирает тысячу тонн. Куда все это у них едет — неизвестно. Возможно, переправляется на грузовых контейнерах куда-то в Африку и там продается.
Сколько можно на этом заработать? Стоимость сбора вещей до сортировки — примерно 12 рублей за килограмм, при этом в куче ещё может оказаться дорогая вещь, которая окупит сотни килограммов.

— H&M — ваш конкурент в плане переработки вещей?

— Они много делают для популяризации темы переработки одежды. Но мне, как и другим эко-активистам, хотелось бы больше прозрачности от бренда. На русскоязычном сайте компании есть общая информация о переработке в Германии, но нет ни статистики, ни отчетности, ни информации о российских партнерах.

— Насколько в перспективе может быть прибыльна переработка?

— Если корпорации будут платить за утилизацию одежды, которую они произвели и продали (см. закон о Расширенной ответственности производителя. — Прим.), то на этом можно будет заработать и рынок начнет развиваться.

Мы сами тратим на переработку каждого килограмма 50 рублей. Для нас это убыточное направление, которое закрывается за счет перекидывания прибыли от продаж одежды. Это история про экологию. В этом году мы купили свою чесальную машину и сейчас нам можно сдавать все. Машина крупные вещи разрезает на куски, которые потом покупает производство — шиномонтаж, типографии и все, где нужна ткань для обтирки станков.

Маленькие вещи можно превратить в регенерируемое волокно, которое используется как сырье для набивки мебели, матрасов, сидений.


— Вы стали сотрудничать с проектом WasteOut — системой оптимизации вывоза твердых коммунальных отходов. Зачем вам это нужно?

— Раньше мы обслуживали контейнеры интуитивно. Например, мы знаем, что в Бауманском саду ящики заполняются быстро, и раз в три дня вывозили оттуда вещи. Сейчас сложно держать в голове все точки. Датчики Wasteout сигнализируют о наполненности контейнеров — и водитель отмечает точку в путевом листе. Плюс накапливается информация о заполняемости, исходя из которой мы можем понимать примерную загрузку контейнера и планировать логистику в будущем. Это все дает автоматизацию процессов и возможность прогнозировать, сколько вещей мы получим в следующем месяце.

Таким образом мы экономим около 100 тысяч рублей в месяц, снижая нагрузку на водителя. Кроме того, пропадает необходимость нанимать второго человека.

— В Британии льготы для СХ составляют 70% от налогов. Что в России?

— Ничего. Единственная наша бесплатная точка присутствия — в центре «Блогосфера». У нас есть партнеры, предлагающие пространство на безвозмездной основе, мы часто получаем медийную поддержку, не платим за рекламу, получаем товарные остатки от известных брендов. Но на уровне государственной поддержки ничего не происходит.

— Реально ли попасть в форму государственной поддержки?

— Мы этого очень ждем, как и весь сектор переработчиков отходов. С 1 января 2015 года на производителей и импортеров товаров была возложена обязанность по утилизации произведенной продукции. Компания может или заплатить экологический налог, он разный для каждого типа сырья, или найти подрядчика, который переработает все, что положено по квоте.

Долгое время на текстильные отходы и одежду стояла квота «ноль». Потому что было непонятно, кто будет заниматься переработкой, сбором, сортировкой, если квоту все-таки назначат. В 2019 году ситуация изменится — квота поднимется и ритейл начнет искать партнеров в этой области. И тут — бинго! — появимся мы. Мы готовимся к этому моменту: получаем лицензию на переработку, закупаем оборудование, увеличиваем масштабы сбора.

— Самые крутые вещи, которые оказались у тебя в руках?

— Однажды в магазин пришел канадец и купил чешскую парку 60-х и ушанку. Ушел очень счастливый, потому что смог в Москве найти charity shop. У нас бывают пальто из ГДР, эксклюзивные вещи от дизайнеров Беллы Потемкиной, Кати Добряковой, Виктории Ирбаиевой. Часто приходят разные люди из агентств, которые ищут эксклюзив и вещи для съемок, и в то же время приходят бабушки. У нас вещи висят как в обычном магазине, мы работаем над тем, чтобы все было красиво и приятно. Это не тот формат, когда ты приходишь и копаешься в мешках.