В соцсетях вспоминают, какой была Валерия Новодворская

5 декабря 1969 г. в Кремлевском дворце съездов  студентка МГЛУ им. М.Тореза  Валерия Новодворская распространила листовки с антисоветским стихотворением «Спасибо, партия, тебе», за что сразу же была арестована, а затем помещена на принудительное лечение в психиатрическую больницу с диагнозом «вялотекущая шизофрения», где она  провела полтора года, а вышла полностью седой. 

«Когда я услышал о смерти Новодворской, первым делом эгоистично подумал: «Ну вот, минус еще один герой неснятого фильма про диссидентов». Хотя диссидентов она всегда сторонилась, как слишком мягкотелых, что ли. С самого начала своей революционной деятельности Новодворская была одиночкой. В 19 лет она уже горела страстью к сапоможертвованию. Отчаявшись создать подпольную группу среди однокурсников в Инязе, юная Новодворская решила действовать одна. Напечатала несколько десятков листовок с длинным стихотворением собственного сочинения, каждое четверостишие которого тянуло лет на десять. Там были например такие строчки: 

Спасибо, партия, тебе

За рабский полдень двоедушия,

За ложь, измену и удушие

Спасибо, партия, тебе!

Спасибо, партия, тебе

За все доносы на доносчиков,

За факелы на пражской площади

Спасибо, партия, тебе!

Листовки со стихотворением студентка разбросала с бельэтажа на премьере оперы “Октябрь” во Дворце съездов. Прочитав листовку, зрители, вместо того, чтобы немедленно прозреть и пойти толпой Кремль, скрутили девушку и сдали в КГБ. На допросах она держалась очень мужественно. Когда следователь показал письмо группы зрителей, требовавших расстрелять автора листовки, Новодворская с энтузиазмом сообщила, что будет рада принять смерть за свои идеалы. В другой раз следователь посетовал: «Ну вот, Валерия Ильинична, могли бы учиться в престижном вузе, а вместо этого в лагерь поедете...” “А у вас восстания в лагерях были?” – спросила Новодворская “Ничего не слышал об этом” – ответил следователь. “Ну скоро услышите!” – сказала Новодворская. Но унылый КГБ времен застоя не дал юной революционерке взойти на эшафот, как Жанне Д’Арк. Ее даже в лагерь не отправили. Вместо этого штатный психиатр КГБ Лунц признал Новодворскую невменяемой и упек в Казанскую тюремную cпсихбольницу. Она лежала в палате с 10 буйнопомешанными, среди которых были убийцы свобственных детей, мужей, матерей. В соседних камерах-палатах лежали другие политические – среди них Наталья Горбаневская. Новодворскую пытали подкожными иньекциями кислорода и бор-машиной. В 20 лет она поседела. Через год пребывания в психушке она не выдержала и написала отречение от взглядов. Этого унижения она не могла простить никогда – ни себе, ни советской власти. Ее многие сравнивали с Орлеанской девой, но сравнение не точно – у нее никогда не было своей армии. За ней никто не шел – она и не звала. Перла сама напролом – одна, ни на кого не рассчитывая, только сама, только на личном примере. Валерия Ильинична, конечно, Дон Кихот, сражающийся с ветряными мельницами. Бесконечно и принципиально одинокая в этой безнадежной и вечной борьбе. Возможно, она поняла это еще в том далеком 69-м, когда ее институтский приятель Сережа проводил ее с листовками до Дворца Съездов и, прощаясь, пошутил: «Ну вот, я поеду отсюда на метро, а ты – на красивой черной машине». И действительно поехал домой спать, а она пошла совершать подвиг. Вспоминая свой юношеский бунт, Новодворская писала: “Я говорила, что хочу посеять семена протеста. Умные преподаватели как в воду глядели, они вздыхали и предупреждали: "Вы не посеете ничего". Но кто мог знать, что единственное, что можно сделать реально, - это погубить себя, что на этой почве ничего не произрастет, кроме терниев и чертополоха, что это место - пусто?
Такие вещи лучше узнать позднее; в 19 лет это знание может убить. Отчаяние должно прийти в зените жизни, когда ум созрел, а сердце окрепло; только тогда оно не остановит, и можно будет продолжать драться вопреки очевидности, вопреки здравому смыслу, вопреки истории, эпохе, судьбе”.

Михаил Ходорковский называет Новодворскую «самым прямым и искренним человеком» из всех, кого он знал:

«Она громко говорила то, о чем мы шептали. Она не мирилась с тем, с чем мы смирились. Мы стали называть ее странной. На самом деле странные мы, наше общество, покорно идущее к пропасти. Сил мало драться? Так хоть не идите своими ногами, кричите, пусть тащат! Может, кто-то тогда успеет спастись.
Она сжигала себя, спасая нас. А я даже не увиделся с ней после тюрьмы.

И теперь уже никогда. Горько. Вечная ей память».

«Ох... Лерочка, золотко ты мое, Господи... 

Как же так-то, а? 

И ведь не смогу даже последний раз поцеловать тебя и горсть земли бросить в твою могилу... 

Самая лучшая, самая сильная, самая умная... Ушла от меня... От нас... 

Я никогда тебя не забуду. Вечная тебе память, пусть земля тебе будет пухом. 

Поплачьте он ней, люди добрые. 

Она того стоила. Как никто.

Это была не жизнь. Это было Житие.

Завидуйте ей. Ей завидовать не стыдно. Она была свободным человеком!»

 Писательница Татьяна Толстая:

 

«Я любила Валерию Ильиничну, но странною любовью. 
Эта любовь сводилась к дикой жалости, несоизмеримой с ее высказываниями (иногда ужасными, или идиотскими, или детски-наивными, или будто бы злобными).
Никакой злобы не было в Валерии Ильиничне. То, что сейчас многим, я знаю, кажется злобой, было слепотой особого рода. 
Царство ее было не от мира сего. Это надо понимать.
Она была настоящей, беспримесной юродивой.
Она своей жизнью, своими упорными страданиями и гибелью "за веру" заслужила право нести ту пургу, которую часто несла.
Бывает, читаешь жития святых, и книга выпадает из рук: вот идиоты!..
Так же точно и с Валерией Ильиничной. Вот точно так же.
Любите ее, пожалуйста.
Просите ее молиться за нас. Таких умных, праведных.
Блаженны вот такие как она. Ибо их есть Царствие Небесное.
Аминь».

Александр Архангельский хорошо сказал: "Умерла Валерия Новодворская, которая прожила свою жизнь, как хотела, а не как было предписано."

«Есть такие семьи, женские. Мужчин как будто нет. Или они идут где-то, незначительными тенями, параллельно основному сюжету и на него не влияя. А вот женщины чрезвычайно важны. И от женщины к женщине такая семья обычно развивается, чтобы вырастить самую Главную Женщину. И прекратиться.
У нее была такая семья, наверное.
Однажды она мне рассказывала, как давным давно, еще в Барановичах, она про одного мальчика подумала, что вот он -- это Он. И позвала его на плоту сбежать из дому в пять утра следующего дня. Не помню точно, но, кажется, к кхмерам. Плот они сделали. Флаг повесили. А он не пришел. Она решила была сплавляться одна. Но потом, поняв бессмысленность, разломала плот ногой и вернулась домой.
Еще рассказывала, как вышла из психиатрической тюрьмы. Вчерашняя школьница. Такая же красивая. Совершенно седая. И без возможности иметь детей.
Я ее всегда очень любила. И ужасно жалела. (Про второе она не знала. И ей бы, думаю, не понравилось). Мне всегда казалось, что вот эта триада: Бабушка, Мама, Она, поднимающие все вместе трубки запараллеленного домашнего телефона и ревниво говорящие одинаковыми голосами: "это мой звонок!", -- они должны быть окружены бОльшей любовью и пониманием. И эта их главная, финальная Женщина семьи с беспримерно отвратительным зрением, феноменальной эрудированностью, несгибаемым идеализмом, ненужной и неловкой готовностью становиться фотожабой и предметом совершенно неприличных издевательств идиотов и людей поумнее, отличной от всего на свете точкой зрения на все, она должна быть любима и обогрета. Не только котом Стасиком. К тому же он помер тыщу лет назад. Мне всегда перед ней чувствовалось себя виновато. Теперь это уже никогда не пройдет.
Про то, что она Главная Женщина из именно вот такой женской семьи, я поняла, когда она показала мне свою школьную фотографию. Вполоборота взгляд ни черта не видящих глаз, локоны. Такая есть у Цветаевой в год встречи с Эфроном. Фотографии этой в сети нет. Там как раз полно неприятной гадости.
Дорогая Лерочка, Валерия Ильинична, простите меня, я совсем не умела Вас защитить. Пусть Вам там, где Вы теперь, будет тепло и хорошо. И много французских романов. Читать-не перечитать. Обнимаю».

 Роман Супер вспоминает эпизод, как во время учебы на журфаке ему дали задание - записать видеоинтервью с тем, кому после смерти поставили бы памятник:

 

«Я особенно не задумываясь этим же вечером взял у отца мобильник – своего ещё не было – и позвонил Новодворской.
— Валерия Ильинична, здравствуйте. Меня зовут Роман и я хочу записать с вами интервью.
— А вы можете ещё как-то самоидентифицироваться? Одного имени маловато будет.
— Фамилия моя Супер.
— Вы сразу скажите, вы просто идиот? Или у вас намерения?
Короткие гудки.

Валерия Ильинична заслужила памятник каждым днём своей свободной до помешательства жизни. 

Люблю вас. Ваш идиот с намерениями. Рома. Супер».



Журналист Наталия Геворкян написала: «Господи, ну почему же мы не говорим все эти прекрасные слова, пока человек жив!» Пожалуй, это действительно тот случай.