Колонки

Леонид Богуславский: «Удачные возможности есть у каждого. Надо их распознать и проявить волю»

Колонки
Светлана Зыкова
Светлана Зыкова

Главный редактор RB.RU

Светлана Зыкова

Бизнесмен, ученый и «железный человек» Леонид Богуславский — действительно тот человек, у которого можно многому поучиться. Леонид считает главным в жизни и бизнесе волю, не боится завершать неинтересные проекты и уверен, что никогда не поздно пробовать новое.

Биография Леонида Богуславского вошла в книгу Дмитрия Соколова-Митрича «Мы здесь, чтобы победить. 7 вдохновляющих историй про лидерство в бизнесе, спорте и жизни». Приводим сокращенную историю — просто потому, что рассказать в подробностях жизнь Леонида было бы сложно, настолько она многогранна и необычна. Смотрите сами.

Леонид Богуславский: «Удачные возможности есть у каждого. Надо их распознать и проявить волю»
Присоединиться

О Леониде Богуславском


Достижения в бизнесе

Один из крупнейших интернет-инвесторов. Основатель компании ru-Net, которой принадлежат доли в 40 компаниях мира. Инвестировал в «Яндекс», Ozon, ivi, Biglion, Datadog, Delivery Hero, Snapdeal, FreeCharge и другие успешные проекты Европы, Азии и Северной Америки. Занимает 57-ю строчку в списке богатейших людей России по версии журнала Forbes. 

Достижения в спорте                                                                 

Увлекся триатлоном в возрасте шестидесяти двух лет. Ранее никаким спортом серьезно не занимался. За два года семь раз финишировал на гонках Ironman 70.3 (1,9 км плавание, 90 км — велосипед, 21 км — бег) и трижды на полном Ironman (3,8 км — плавание, 180 км — велосипед, 42,2 км — бег).

Поднимался на подиум шесть раз, занимая призовые места в своей возрастной группе. Лучший результат — второе место на гонке Ironman Chattanooga со временем 11 часов 36 минут и квалификация на Чемпионат мира 2015 по Ironman в Коне (Гавайи). Из-за травмы не смог принять в нем участие. В мае 2016 года, через 8 месяцев после сложных операций, сумел снова финишировать на полном Ironman в Техасе. 


Леонид Богуславский


Выход из сил

Когда я лечу на велосипеде с горы, то кричу сам себе: «Концентрация!». Это помогает на сложных поворотах, где нужно думать только о тридцати метрах до ближайшего виража. Обычно опытный велосипедист в такой ситуации действует автоматически, но когда у тебя позади четыре километра плавания и несколько часов в велосипедном седле, рефлексы начинают давать сбой, и нужна какая-нибудь мантра, мобилизующая внимание.

Но мантры эффективны только в том случае, когда у тебя есть главное — мотивация на всю гонку. 

Когда я начал заниматься триатлоном, мне было 62 года. Мой жизненный путь к тому моменту был похож на эстафету, в которой я на каждом этапе передавал палочку самому себе, стартующему новую жизнь. Ученый — предприниматель — топ-менеджер, старший партнер PriceWaterhouseCoopers — один из первых в России венчурных интернет-инвесторов – владелец крупной международной инвестиционной компании. В результате я успел прожить несколько успешных жизней.

Может показаться, что очень трудно ставить новые цели, когда ты уже многого достиг. Но зависимость тут обратная: ты бы ничего не достиг, если бы не обладал способностью ставить новые амбициозные цели.           

Чтобы двигаться вперед, нужно уметь быть дерзким. Реальность в любом случае твою планку занизит. Амбиции должны быть на высоте, где их уже можно назвать мечтой, но не фантазией.

Одно из таких испытаний было на соревновании в Майами в октябре 2014 года. Гонка обещала быть легкой. Во-первых, это была всего лишь «половинка» Ironman 70,3 — в то время как у меня за спиной было уже два полных Айронмена. Во-вторых, дистанция была знакомой — ровно год назад здесь же, в Майами, я успешно на ней финишировал в призерах. Наконец, я уже отобрался на Чемпионат мира Ironman в Коне — то есть взял высоту, после которой еще одна «половинка» выглядела детской прогулкой. Поэтому мотивация и амбиция были – занять первое место в своей возрастной группе.                                                      

Но в этот день все пошло наперекосяк. Во время плавания я сначала не заметил течения и свалился на 100 метров ниже поворотного буя. Потом у меня на спине полностью расстегнулся speed suite, образовав тормозной парашют. В результате я вышел на сушу девятым в своей группе, показав время на 13 минут хуже, чем здесь же год назад. Тогда я, к тому же, плыл на спине, так как кролем еще плохо получалось.

Теперь я тупо смотрел на часы и не верил своим глазам. «Мальчиш-плохиш» в башке врубился — это не твой день, гонка ничего не решает, заканчивай! Только на волевых сдержал себя. Ситуация хоть и паршивая, но знакомая любому российскому человеку: сначала все завалить, а потом сделать ставку на подвиг.    

Из трех глаголов Ironman — плыть, ехать, бежать — мне всегда больше всего нравилось слово «ехать». Оставалось лишь молиться велосипедному богу, чтобы он в этот раз не проколол мне камеру.

Велосипедный бог оказался милостив, и я пришел на велоэтапе вторым, а в общем зачете своей группы поднялся на четвертое место. Время для подвига наступило на третьем этапе, когда я показал лучший в своей жизни бег. Так я зацепился за подиум. Проиграл австралийцу и бразильцу. Показал такое же время, как у победителя группы в прошлом году. Если бы не завал плавания, мог бы побороться за первое место.

Однажды мой приятель, который ушел с поста гендиректора крупной компании и стал предпринимателем, спросил меня — что самое главное для успеха в бизнесе и вообще в жизни. Ум, образование, удача, связи? Я ответил: самое главное — это воля.  


Теория и практика разбитых окон

Мои первые школьные годы прошли в уличных драках. Окна нашего дома выходили на Благушу — один из самых знаменитых воровских районов Москвы, воспетый писателем Михаилом Анчаровым. 

Моя мама — писатель Зоя Богуславская, отец — ученый-конструктор, лауреат Сталинской премии Борис Каган. Но в то время я нисколько не был похож на мальчика из хорошей семьи. Приходил из школы, делал уроки, выходил во двор и ничем там не отличался от прочего хулиганья. Самым безобидным нашим развлечением было настрогать со спичек серы, набить ею гайку, зажать с двух сторон болтами и подложить на рельсы трамвая. Когда он на нее наезжал, гайка взрывалась, трамвай подпрыгивал, весь народ шарахался, а мы радовались. 

Родители до определенного момента моим воспитанием почти не занимались, особенно папа. Позже он проводил со мной много времени, но замечать меня всерьез начал лет с двенадцати. А до этого приходил с работы, ложился на кровать и читал газету, и если я заходил в комнату, то говорил: «Леня, закрой дверь с той стороны». На возражения мамы он отвечал, что будет иметь со мной дело, когда я смогу подсасывать бензин из канистры. 

Когда старшие ребята во дворе нас обижали, мой друг Юра Жокин кричал: «Папа! Папа!» — и его отец, токарь шестого разряда, срывался с восьмого этажа и всех метелил, освобождая Юру. А когда я кричал: «Папа! Папа!» — ничего не происходило. Я приходил к отцу побитый и говорил: «Ну как же так — Юркин отец его всегда защищает, а ты не можешь за меня заступиться!». Папа, не отрываясь от газеты, отвечал: «Леня, ты должен сам за себя постоять». Я возражал: «Как? Они же старше и сильней меня!». «А ты возьми большой камень и отпугни их», — отвечал папа.

Закончилось это тем, что я заехал кому-то из старших ребят кирпичом по голове и его мама пришла к нам жаловаться вместе со своим перебинтованным отпрыском. Отец все внимательно выслушал, сказал, что сейчас со мной разберется, а когда гости ушли, молча взял газету, пошел в свою комнату и лишь обронил на ходу: «Будь в следующий раз поаккуратней». 

Повзрослев, я понял, что родители меня воспитывали правильно. Они давали мне возможность действовать самостоятельно и даже если в чем-то ограничивали мою свободу, то делали это не через «нельзя!», а аргументировали так, чтобы я понял и согласился. 

Наша бешеная школа меня полностью устраивала, но взрослые, конечно, понимали, что это зона риска. То, что я не влип в какую-нибудь историю и не встал на учет в детской комнате милиции — чистая случайность.

Первой тревогу забила бабушка. После третьего класса она предприняла попытку перевести меня в хорошую школу с немецким языком. Но бабушка сделала ошибку: во время собеседования она на несколько минут оставила меня с завучем один на один. Я этим воспользовался и тут же заявил прямым текстом: «Если вы меня к себе зачислите, я вам на следующий же день разобью все окна». У меня, кстати, к тому времени уже был богатый опыт по этой части. Разумеется, завуч тут же отправила меня вместе с бабушкой восвояси. Так что через год, когда родители тоже созрели в своем намерении сменить мое место учебы, они спрашивать меня не стали. Просто отнесли документы в физматшколу и сказали мне об этом только 31 августа. 


Марафон одиночества

К восьмому классу в нашей физматшколе №444 собрали лучших учеников и учителей со всей Москвы. Математике нас учили великие преподаватели, которые писали учебники для вузов. Но до этого я умудрился заинтересоваться не физикой и математикой, а биологией. Вслед за одним своим приятелем пошел и записался в Клуб юных биологов Московского зоопарка. Чуть ли не каждый день мы ездили туда ухаживать за животными.

Наконец, в седьмом классе решил принять участие во Всесоюзной олимпиаде МГУ по биологии. К этому первому в своей жизни серьезному проекту я отнесся не по-детски. За неделю до Олимпиады бросил школу: учителям наврал, что заболел, родителям каждый день врал, что иду в школу и останусь на продленку, а сам отправлялся в районную библиотеку и целыми днями изучал справочники-определители. Прямо как в том анекдоте про Ленина: жене — что к любовнице, любовнице — что к жене, а сам на чердак и — учиться, учиться, учиться.


Дачный теннис с отцом и дядей


В результате у меня появились уникальные знания. Мне, например, показывали веточки без листьев — и я угадывал восемь растений из десяти. Олимпиаду выиграл, получил первую премию, а это означало, что мог без экзаменов поступить на биофак МГУ. Карьера биолога была в кармане, но тут папа решил серьезно со мной поговорить.    

«Понимаешь, биология — это описательная наука, — сказал он. — Ты всю жизнь пробегаешь с сачком и, в лучшем случае, потратишь ее на то, чтобы обнаружить новый подвид какого-нибудь паучка. Если ты хочешь стать настоящим ученым, то нужно заниматься точными науками — физикой, математикой». 

Я задумался. Бег по полям с сачком для тринадцатилетнего подростка выглядел не так уж и плохо, но образ жизни, потраченной на паучка — значительно хуже. Я бросил биологию, налег на математику и уже на следующий год выиграл Всесоюзную телевизионную математическую олимпиаду «Секреты чисел и фигур».

Но все это не означает, что я был вундеркиндом. В классе у нас была фракция стопроцентных гениев, которые входили во всесоюзные сборные по физике и математике, участвовали в международных олимпиадах. Потом эти гении активно занимались наукой, а когда открылись границы — все уехали.

На другом полюсе нашего маленького социума находились харизматичные пацаны, которые умели играть на гитаре, балагурить и очаровывать девчонок. А я как-то потерялся между этими двумя полюсами, не был своим ни в той среде, ни в другой — и надо признаться, меня это угнетало.     

Наверное, есть такое подростковое явление — «синдром отложенного лидерства». Чем более емкие у человека амбиции, тем дольше они созревают. Характер умнее рассудка. Человек может еще не осознавать, а характер уже знает: не нужно встраиваться в чужую пирамиду, скоро придется строить свою.  


Как я не прошел в МГУ

Мы с отцом нашли компромисс между биологией и физикой с математикой — биофизика. Самая продвинутая кафедра биофизики в СССР находилась на физфаке МГУ. Но в то же время считалось, что на физфак МГУ тогда, в конце 60-х, поступить еврею было практически нереально. Тем не менее мы с Сашей Великовичем, гением «номер один» нашего класса, решили попробовать. Попробовали.

Великовичу, который входил в сборную страны на международных олимпиадах, поставили двойку по математике. Меня валить не стали, но несправедливо поставили тройку на устной математике и не дали добрать баллов. Мы были морально к этому готовы, поэтому рвать на себе волосы не пришлось. Но опыт сам по себе был интересный.  

Почему в итоге я пошел в Московский институт инженеров транспорта (МИИТ)? Дело в том, что незадолго до моего поступления прогремело так называемое «дело Есенина-Вольпина». Александр Есенин-Вольпин — это математик, философ, сын поэта Сергея Есенина и видный диссидент — именно тогда он был в очередной раз помещен в психушку. В его защиту на имя Президента Академии наук СССР, генпрокурора и министра здравоохранения пришло так называемое «Письмо 99-ти», которое подписали крупные ученые и преподаватели — в том числе с мехмата МГУ. Их оттуда за это уволили, а ректор МИИТа Федор Кочнев их взял на работу. Федор Петрович вообще был очень продвинутым и смелым ректором, теперь же у него были еще и очень сильные кафедры высшей и прикладной математики. И я поступил на прикладную математику.

Мои цели в науке стали оформляться на четвертом курсе.

Научным руководителем у меня была знаменитая профессор Елена Сергеевна Вентцель, автор учебников по теории вероятностей и исследованию операций, а также известная писательница, которая писала под псевдонимом И. Грекова. С ее подачи я увлекся математическими вероятностными моделями компьютерных систем.

Это был 1972 год, ЭВМ тогда еще целые комнаты занимали, но уже вовсю шла работа по компьютерным сетям — и в Америке, и у нас. Так я стал заниматься математическим моделированием того, что потом стало интернетом. 


Русские алгоритмы

В истории XX века был момент, когда СССР и США по развитию компьютерных технологий шли практически ноздря в ноздрю. Это были 60-е годы, мы тогда разрабатывали свои собственные машины — сначала М-20, а потом БЭСМ-4 и БЭСМ-6. «Шестерка» стала последней собственной советской разработкой в этой области, а потом было принято решение, которое не оставило нам шансов конкурировать. У американцев появилась линейка IBM, и советское руководство посчитало целесообразным просто дублировать американские технологии. В результате появились так называемые машины единой серии — ЕС. Мы просто тупо копировали.  

Я занимался тем, что пытался конкурировать с американцами не в технике, а в математике, исследующей технические решения. Сначала студентом в МИИТ, а потом научным сотрудником в Институте проблем управления (ИПУ) Академии наук.

Попал я туда в результате закономерной случайности. Однажды увидел в журнале «Автоматика и телемеханика» интересную статью двух авторов с подробным обзором математических моделей компьютерных систем. Одного звали Яков Коган, другого — Олег Авен. Это отец Петра Авена, нынешнего Председателя совета директоров «Альфа-Банка». Олег Иванович возглавлял в ИПУ лабораторию. Я связался с Яковом Каганом и пришел в эту лабораторию на практику. У меня были хорошие математические результаты, и в итоге Олег Иванович уговорил директора ИПУ взять меня на работу.           

Это было время зарождения интернета. В Америке появился совместный университетско-минобороновский проект под названием АRPA. Его идея была в том, чтобы соединить компьютерные центры американских университетов в единую сеть. На базе этой научно-исследовательской сети американцы начали разрабатывать алгоритмы и протоколы распределения ресурсов и маршрутизации данных. Новые архитектуры компьютерных систем и сетей породили огромную область математических исследований. Зачастую эти исследования требовали разработки новых математических методов. И мы с Яковом Коганом погрузились в эту науку, где оказались вполне конкурентными с учеными Америки и Европы, получая совершенно новые результаты.

Так у меня появились кандидатская и докторская диссертация, успешная научная карьера, а в конце 80-х — и собственный бизнес.

Среди международных научных журналов, в которых мечтают опубликоваться все ученые мира, есть журналы серии IEEE Transactions. В том числе IEEE Transactions of Сomputers. В 1976 году я стал первым автором из СССР, статью которого в этом журнале опубликовали.

Придумал и подробно описал семейство алгоритмов более эффективных, чем те, которые тогда применялись на практике. И доказал их эффективность на математических моделях, при помощи ряда теорем. Наука потом пошла дальше, но американцы ссылались на них как на русские алгоритмы. Эта история, кстати, потребовала от меня не только серьезных научных результатов, но и организационных усилий. Опубликоваться в то время в «IEEE Transactions of Сomputers» — это все равно что сегодня получить крупный международный контракт. У меня на это ушло два года, причем часть результатов американские рецензенты по пути просто сперли — в мировой науке это случается.

Серьезная научная деятельность — это такой же «спорт» на силу воли и выносливость. Я мечтал получить сильный математический результат — и получил. Но в перспективе уже маячила одна проблема.

Результаты, подобные тому, которого я достиг, случаются в жизни хорошего ученого редко. Остальное время надо удерживать позицию и доказывать себе и окружающим, что ты по-прежнему работаешь на хорошем уровне.

В следующие десять лет своей научной карьеры я написал три монографии, более ста научных статей, добился многого из того, чему можно было бы позавидовать. Но все более мучительным становился главный и совсем не научный вопрос — а что дальше?    


Elevator pitch

В середине восьмидесятых я все еще был старшим научным сотрудником. К начальству лишний раз ходить не любил — даже к своему завлабу Олегу Ивановичу Авену, у которого по определению требовалось получить визу на любую научную публикацию, я тащил себя за шиворот. Не найдя себя среди соавторов, Олег Иванович обычно говорил: «Леня, опять (n+1)-я статья? Я могу согласовать, но не понимаю? зачем вам все это нужно. Леня, кончайте заниматься херней». 

В то время у меня были старенькие «Жигули». На них я, как правило, доезжал до ближайшего метро, спускался под землю и ехал в свой ИПУ на Калужскую. И вот однажды подошел поезд, толпа внесла меня в вагон и загнала в угол лицом к лицу с заместителем директора института, Александром Николаевичем Кузнецовым. У него в тот день сломалась «Волга», и он тоже оказался в метро.

Каждому человеку на протяжении жизни выпадают уникальные возможности. Люди делятся на тех, кто этого совсем не замечает, не понимая, что с течением обстоятельств появился редкий шанс; на тех, кто замечает, но не решается рискнуть, воспользоваться ситуацией; и на тех, кто рискует, пытаясь ухватиться за возможность.

Первые в моей ситуации здороваются и молчат всю дорогу, вторые — говорят о погоде. Я решил рассказать Кузнецову о своем проекте. Даже если у него не было желания в метро говорить о делах. Все-таки это возможность — кому-то из дирекции поведать о том, чем занимаюсь.                                                                 

За пару лет до этого я ездил на компьютерную конференцию в Кишинев и там познакомился с коллегами из Академии наук Молдавии, которые пытались соединить в единую сеть разнородные вычислительные машины Академии. Ребята были продвинутые, и мы образовали с ними неформальный коллектив разработчиков. Стали строить уникальную для того времени программную систему, которая позволяла соединять в единую сеть разнородные компьютеры: большие, малые и персональные. Это были разработки вполне на уровне мировых, американцы занимались тогда тем же самым. Мы систему написали, протестировали, и к 1987 году у нас уже было несколько внедрений. 

Скорее всего, этим бы все и ограничилось: несколько внедрений в СССР и акты для моей докторской. Если бы не та судьбоносная поездка в метро. Кузнецов из вежливости спросил: «Как дела?», и я занудно стал грузить его этим нашим молдавским проектом. Он вежливо покивал, мы доехали до Калужской и разошлись. Но цепочка невероятных событий в тот день продолжалась.        

Кузнецов пришел на работу и увидел на своем столе письмо из Министерства приборостроения СССР: в Праге готовился международный семинар по вычислительным сетям, и ИПУ могло командировать одного специалиста. Письмо было адресовано на имя директора института Вадима Александровича Трапезникова, но к нему не попало. Академик был в отпуске. Бумагу перекинули в приемную его первого зама Иверия Варламовича Прангишвили. В его собственной лаборатории была целая группа людей, которая занималась вычислительными сетями и нет никаких сомнений, что он расписал бы эту бумагу им. Но Прангишвили заболел! И письмо попало на стол человеку, который только что выслушал в вагоне метро мой elevator pitch про проект с сетями. В результате он расписал письмо мне.                  


Обдумывая доказательства теорем...


Бархатная эволюция

Это была моя первая официальная командировка за рубеж. В Праге выяснилось, что вслед за семинаром вскоре планируется коммерческая выставка по компьютерным системам, и мне удалось убедить местное советское торгпредство, что мы со своей программой можем развернуть на этой выставке разнородную компьютерную сеть, показав наше решение заказчикам.

Потом в Москве я убедил Министерство, и мы поехали на выставку в Прагу уже впятером с моими молдавскими коллегами. В результате подписали два больших контракта на создание сетей — с чешским угледобывающим концерном ХДБ в городе Соколов и с Политехническим институтом города Кошицы в Словакии. Это было круто, но, если бы мне кто-нибудь тогда сказал, что наши проекты –  начало большого бизнеса, я бы очень удивился.                             

Весь 1988-й год мы отрабатывали эти контракты, ездили в Чехословакию каждый месяц, даже пришлось снять в Праге квартиру.

В воздухе уже вовсю пахло бархатной революцией, по стране то здесь, то там проходили мирные акции протеста. Мы сами однажды пришли на Вацлавскую площадь, когда там собралось около 100 тысяч человек. Тогда я впервые почувствовал приближение больших перемен.                  


Так выглядел запуск сети в Чехословакии (Богуславский — в центре)


Пуско-наладочные работы в Чехословакии требовали все больше времени, сил, а главное — оборудования, которым неповоротливая советская система снабжала нас крайне медленно. Однажды нам понадобилось несколько десятков метров межкомпьютерного кабеля, его надо было изготовить и отвезти на объекты. Это простое действие превратилось в огромную бюрократическую проблему, требующую вмешательства директора Института и едва ли не личного участия министра.

История с кабелем стала последней каплей: руководству стало ясно, что наша деятельность уже требует особого, коммерческого подхода, и неплохо бы ее спихнуть в какую-нибудь более гибкую структуру. В 1989 году Институт проблем управления стал соучредителем совместного российско-итальянского предприятия ЛогоВАЗ, название которого вскоре станет известно любому экономически активному жителю России. Равно как и фамилия его генерального директора Бориса Березовского.


Березовский

Борис тоже работал в Институте проблем управления, мы были с ним знакомы еще с начала 70-х. Вместе руководили Советом молодых ученых, ездили по очереди на одной и той же машине и, пока не наступили времена бизнеса, были очень дружны.

Собственно, именно бизнес и подпортил нашу дружбу, хотя вплоть до смерти Бориса мы оставались в нормальных отношениях.                   

Березовского часто представляют как талантливого математика, который применил свои навыки в бизнесе и добился успеха. На самом деле Боря плохо владел математическим аппаратом, но у него была «чуйка» и пробивная сила, я называю таких людей предпринимателями в науке. Он мог более-менее верно определить интересное научное направление, а затем привлечь действительно талантливых математиков, чтобы добиться результата. Таким образом, он и сам делал карьеру, и помогал ее делать другим. Можно сказать, что, занимаясь оргработой вокруг науки, он действовал так же, как потом в бизнесе и политике. Конечно, менее масштабно и менее авантюрно. Но и тогда цели ставил запредельные. На меньшее, чем на Нобелевскую премию по экономике, был не согласен. 

В конце 80-х по советским НИИ прокатилось веяние — создавать собственные хозрасчетные предприятия, учиться зарабатывать деньги самим. Потом вышел закон о совместных предприятиях. В результате и появилось СП ЛогоВАЗ. Его учредителями с советской стороны был наш ИПУ, завод АвтоВАЗ и предприятие «АвтоВАЗтехобслуживание». А с итальянской — компьютерная компания LogoSystems, один из подрядчиков ФИАТа по части информационных технологий для управления технологическими процессами. Но движущей силой ЛогоВАЗа с самого начала стал именно Борис.          

Это потом ЛогоВАЗ станет крупнейшим автодилером, а изначально он создавался для работы с системами управления и компьютерными технологиями. В него мы влили собственные научные наработки и первые коммерческие опыты в этой области.

Оба моих чешских проекта ИПУ отдал в ЛогоВАЗ, там мы их и доделывали. Потом мы предприятие акционировали и тоже стали учредителями. Таким образом, работа над практическим внедрением результатов моей докторской диссертации закончилась созданием бизнеса.                                    

Мы стремились не просто заработать денег любой ценой, а решить сложные проектные задачи. Мне, например, тогда казалось, что появляется новый рынок по созданию компьютерных сетей, и на этом рынке можно что-то реальное сделать с помощью советских технологий. Насчет рынка предположение оказалось верное, насчет советских технологий — ошибочное.

Я открыл официальное представительство в Праге, взял на работу бывшего руководителя советского торгпредства. Но очень скоро в Восточную Европу пришли западные компьютерные технологии, и мы, конечно, оказались безнадежно слабы, чтобы составить им конкуренцию.


Активы и пассивы

Одними из первых осваивать бывший соцлагерь пришла компания Oracle. Высадившись в Праге, ее топ-менеджеры стали спрашивать чехов, кого из толковых ребят они знают в Москве. Чехи порекомендовали меня. В январе 1990 года у меня в квартире раздался звонок из Oracle с просьбой о встрече.  


С председателем совета директоров Oracle Джеймсом Абрахамсоном (на фото слева) 


К тому моменту у ЛогоВАЗа начали меняться приоритеты. Как только открылись границы, Боря сам пригнал из Европы первую подержанную иномарку на продажу. Потом еще. Потом для этого стали нанимать водителей. Вскоре наши автомобили поплыли крупными партиями в Санкт-Петербург. Я и сам ездил в Чикаго на автоаукцион, закупал там машины для ЛогоВАЗа. Наконец, ЛогоВАЗ стал партнером компании «Мерседес» и построил в Беляево их первую станцию техобслуживания. Вскоре то же самое произошло с компаниями «Вольво», «Дженерал Моторс», «Крайслер», «Мазда». ЛогоВАЗ создавал в стране новый автомобильный рынок, занимался локализацией мировых брендов, выстраивал для них инфраструктуру по продажам и обслуживанию.                 

Автомобили — это не только деньги, но и связи. А связи — это новые возможности, при помощи которых можно идти дальше и выше. Наверное, это была правильная история, но она была не моя. Я занимал в ЛогоВАЗе должность заместителя генерального директора по коммерции и развитию бизнеса. Понимал, что в автомобильном бизнесе больше денег и перспектив, но я хотел заниматься компьютерными технологиями. Под это направление мы создали отдельную компанию, «ЛогоВАЗ-Системы».

Я разрывался. Рабочий день выглядел так: с утра я тащил себя за шиворот в ЛогоВАЗ и до 17 часов занимался там автомобильными делами. А потом на крыльях летел в другой офис и до полуночи работал там в команде единомышленников над компьютерными проектами.                                  

Между тем Боря начал уговаривать меня эту тему закрыть. «Компьютеры, софт – это мышиная возня, — говорил он. — А ты мне нужен для больших дел!».

Многие, кто стремительно движутся к своей цели, зачастую начинают делить все на актив и пассив. В том числе и человеческие отношения. Когда про кого-то говорят, что он идет по головам, это вовсе не обязательно означает, что человек продвигается вверх благодаря коварству и подлости. Чаще всего имеется в виду, что он просто начинает избавляться ото всего, что мешает ему двигаться еще быстрей. В том числе и от старых друзей, которые не добавляют материальной ценности, а несут временные издержки.  

Вскоре я все чаще стал спорить с Борей по поводу новых целей и методов. Это воспринималось как признак слабости. Еще один наш компаньон, Самат Жабоев, выразился тогда так: «Леня не хочет быть хулиганом. Мы хотим, а Леня не хочет». Приход в ЛогоВАЗ Бадри Патаркацишвили ускорил наш разрыв. В этом человеке Борис как раз увидел очень сильный актив, с помощью которого можно решать много проблем. Мне сразу стало ясно, что Бадри будет вытеснять старую команду — так и получилось.                                                                 

Однажды я случайно за рюмкой чая узнал от нашего юриста, что Боря и Бадри решили меня «кинуть». Готовится перерегистрация компании, и меня по-тихому убирают из состава акционеров. «Разбирайся с Борей», — сказал Самат. Но я не стал этого делать. 

Что бы сделали на моем месте большинство людей? Правильно — устроили бы скандал. Уверен на сто процентов, что, если бы я поступил так же, меня бы вернули в состав акционеров. А поскольку я не обладаю способностью сбрасывать людей, как балласт, то я бы так и оставался в этой обойме, продолжал бы ради дружбы заниматься нелюбимыми и авантюрными делами. Но я поступил по-другому.                     

В ту бессонную ночь я переварил полученный шок, а на следующий день встретился с Березовским и, даже не намекая на то, что мне все известно, сказал ему: «Знаешь, Боря, я окончательно понял, что все-таки автомобили — это не мое. Поэтому у меня есть предложение: давай я за свою долю в ЛогоВАЗе заберу себе компьютерные проекты и отойду в сторону».                     

У него в этот момент даже лицо просветлело. В ЛогоВАЗе многие посчитали, что я не в себе — отказываюсь от такого крутого места и должности.


Прыжок лягушки

Эксклюзивное дистрибьютерское соглашение с Oracle, одним из крупнейших в мире производителей софта, дало нам реальный импульс развития и позволило моей новой фирме LVS, которую я зарегистрировал вместо ЛогоВАЗ-Системы, стать одной из крупнейших компьютерных компаний России.

С самого начала мне было понятно, что для Oracle мы — лишь инструмент выхода на новый рынок. Oracle — это тот скорпион из притчи, который на плечах лягушки переплывет реку, а на том берегу обязательно укусит. Поэтому я воспринимал это сотрудничество как хорошую стартовую возможность и вскоре, к неудовольствию Oracle, начал строить компанию — системного интегратора с многовариантными решениями для разных индустрий. Заключать партнерские соглашения с Compaq, Sun, Сisco и другими крупными международными игроками.


Первая официально проданная в России лицензия на софт Oracle


Дела у нас пошли в гору.

Мы стали подрядчиками Exxon, Reebok, Центробанка, того же АвтоВАЗа, других крупных российских и международных компаний.

Мы выиграли самый крупный проект первой половины 90-х годов — по комплексной компьютеризации Государственной Думы. За основу, кстати, взяли архитектуру инфраструктуры немецкого Бундестага. Это было самое передовое техническое решение.                                                                  

Мы активно учились у наших западных партнеров, причем не только у тех, с кем непосредственно работали. Есть такая удивительная женщина, успешный инвестор и мудрый во всех отношениях человек — Эстер Дайсон. В самом начале девяностых она часто приезжала из Америки в Россию и активно помогала начинающим предпринимателям налаживать связи с внешним миром. Она знакомила нас с очень известными на Западе людьми, мы ездили на стажировки в передовые компании, смотрели, как они организованы, впитывали, как губка, новые знания, а возвращаясь, применяли их у себя.

В результате к середине 90-х моя компания была отстроена по наилучшим практикам и была понятна международному бизнесу. И когда в Россию пришли мировые гиганты консалтинга и информационных технологий и стали искать для покупки местную опорную компанию, я стал чувствовать себя невестой на выданье. За LVS боролись IBM, Price Waterhouse и EDS — мировые лидеры этой индустрии. Цену они предлагали более-менее одинаковую, и я ориентировался на корпоративную культуру этих фирм.              


На открытии нового офиса LVS с бизнес-партнерами. Богуславский — третий слева  


Почему я предпочел Price Waterhouse (впоследствии их название поменялось на PwC)? Мне понравилась их культура. IBM, например, предлагал стать гендиректором IBM России. Я съездил в Будапешт и Прагу, чтобы посмотреть, как они там работают. Увидел забюрократизированную систему с жесткой иерархией сверху, в которой гендиректору в его стране почти никто не подчиняется. А в PwC мне предложили возглавить управленческий консалтинг — это статус старшего партнера — и предоставили максимальную свободу действий. Фактически девяносто процентов решений я должен был принимать сам, согласовывая сверху лишь цели и общую стратегию.  


Нефть, газ и подводные мины

Новым этапом развития компьютерных технологий в России стали интегрированные системы управления (SAP). Их стали внедрять сначала крупные компании, и тут мы были на острие перемен, поэтому очень быстро стали лидерами. Но самой крутой историей того времени стала наша работа с «Газпромом».

Мы подписали крупнейший на тот момент контракт в истории России на создание системы бухгалтерского учета и расчетов за газ. Но предшествовали этому контракту очень долгие и мучительные переговоры. Они длились девять месяцев. 

Американцы из головного офиса PwC поначалу посчитали, что у меня недостаточно опыта контрактования таких крупных проектов, и главным переговорщиком назначили другого старшего партнера, которого специально привезли из Америки в Россию. Он приехал с целой командой, они неделями жили в «Мариотте» и встречались с представителями «Газпрома» для переговоров. Я тоже был членом этой команды, но изначально меня рассматривали лишь как интерпретатора между двумя культурами.      

В таком режиме прошло шесть месяцев, а переговоры так ни к чему и не привели. Позиции были не вполне адекватными с обеих сторон. «Газпром» не хотел понимать, что внедрение SAP — это совместная работа, в которой потребуется помощь и полное участие некоторых ключевых людей со стороны заказчика. Газовики подходили к делу так, как будто мы им строили трубу.

Что же касается переговорщиков из PwC, то они, несмотря на все мои старания, поначалу не хотели понимать российскую специфику. Простой пример: я читаю договор и вижу в нем формулировку, которая по-русски звучит грубовато. Нет, она не нарушает договоренностей, но рушит гармонию отношений. Я понимал, что эту фразу будет читать чиновник, и он прочитает ее глазами своего босса. Наша бизнес-культура ориентирована на игру с нулевой суммой: если мой партнер в чем-то выигрывает, значит, я в чем-то проигрываю. А ведь тот же самый пункт можно сформулировать другими словами. Я объясняю это американцам, но они не понимают. В американской деловой культуре эмоции вторичны, реверансы не важны, главное — точность смысла.

В конце концов я нашел аргумент, который пришлось повторять очень часто: «It's just optics». В русской культуре, и не только в ней, очень важна оптика отношений, не «что», а «как». Когда человек возражает и формулирует свои требования, нужно услышать не только эти требования, но и понять, какое беспокойство за ними стоит.

Возможно, это беспокойство не имеет к самим требованиям никакого отношения. Чаще всего женщина хочет шубу не потому, что она хочет шубу, а потому что ее мало любят. И если ты не в состоянии выполнить ее требований насчет шубы, ты можешь просто уделить ей больше внимания.

Спустя шесть месяцев топтания на месте PwC все-таки созрел для решения назначить главным переговорщиком меня. Дело сдвинулось с мертвой точки, и через три месяца мы с тогдашним председателем «Газпрома» Ремом Вяхиревым поставили под контрактом свои подписи.           

В PwC мои новые должности стремительно следовали за моими интересами. Вскоре на наших совещаниях стал звучать новый термин — e-business. А еще через какое-то время мне добавили функцию e-business лидер Восточной Европы. Это были 1998-1999 годы, всем уже стало понятно, что интернет изменит нашу жизнь.

В результате в PwC появилась международная команда, которая держала руку на пульсе, и я стал ее участником. Мы постоянно проводили внутренние совещания, приглашали на них представителей будущих гигантов мировой интернет-отрасли, которые делились с нами своими идеями и прогнозами. И эти встречи мне лично дали очень сильный толчок к тому, чтобы начать инвестировать в интернет-компании самостоятельно.  


Третье ухо

С точки зрения многих, я в тот момент, конечно, сошел с ума. Чувак в полнейшем шоколаде, старший партнер одной из крупнейших компаний мира, зарплата — как у руководителя крупного банка, пожизненная пенсия — как зарплата руководителя среднего предприятия, уважуха, перспективы дальнейшего карьерного роста... чего ему еще надо?    

И вот я принимаю решение, что ухожу из PwC, теряю пожизненную пенсию и не просто отказываюсь от огромной зарплаты, а еще и вкладываю все свои свободные деньги в только что созданный инвестиционный стартап ru-Net Holding. Еще и занимаю у друзей, чтобы нарастить свою долю. И ради чего? Ради того, чтобы инвестировать в российские интернет-компании. В самый разгар кризиса доткомов! А мне тогда было, на минуточку, уже пятьдесят лет.

У меня никогда в жизни не было кризиса среднего возраста. И кризиса старшего возраста. Все мои кризисы возникали тогда, когда я достигал амбициозной цели.

Так было на излете моей научной карьеры, когда я понял, что второго такого результата, какой у меня был с публикациями в мировых научных журналах, вероятно, больше не будет. Так было на финише истории с LVS, когда мы сделали проект Госдумы. Так получилось и теперь. Я понимал, что такие контракты, как с «Газпромом», случаются очень редко. И, хотя мои оставшиеся до пенсии годы будут нескучными, все, что мне теперь остается — это каждый день доказывать свое соответствие занимаемой должности. Для меня эта мысль была не в радость.                

Однажды я попытался жить такой жизнью. В начале девяностых меня пригласили в Канаду работать профессором в Университет Торонто на кафедру Computer Science. К тому времени в моей жизни уже существовал ЛогоВАЗ, но предложение было очень лестное, тысячи ученых во всем мире могли о нем только мечтать — и я решил попробовать.                     


Профессор Университета Торонто с детьми


Все было как в сказке: отдельный кабинет с табличкой Leonid Boguslavsky, огромная по моим тогдашним представлениям зарплата, план научных исследований на год вперед... И тем не менее уже к концу первого месяца у меня началась депрессия, а к концу второго я пришел к завкафедрой и сказал: «Я поеду обратно в Москву». Он решил, что я сошел с ума. На дворе был конец 1991 года, только что случился путч, экономика была парализована, ученые бежали оттуда, а я — туда. 

Одни люди определяют себя по уровню положения, другие — по качеству потребления, а я определяю себя в этой жизни по динамике движения к цели. Каждый раз, когда я после прогресса выхожу на плато, где мне остается лишь удерживать достигнутые позиции, — у меня отрастает третье ухо, которое начинает сканировать новые возможности.


Четвертая жизнь

Любой бизнес начинается с разговоров.

В конце 1999 года я стал обсуждать свои планы со знакомыми и один из них, работавший у нас в LVS американец Джеф Мински, вдруг звонит и говорит, что в Москве аналогичный проект обсуждает известный инвестор Дэвид Миксер, основатель и владелец инвестиционной компании Rex Capital. И если я хочу встретится с ним, то надо срочно ехать к нему в отель, так как он уезжает. Я бросил все дела и помчался в «Марриотт». Оказалось, что у нас похожие идеи и можно объединиться.

Миксер познакомил меня с Майком Калви, главой фонда Baring Vostok Capital Partners и Чарли Райаном, председателем совета директоров банка UFG. Они уже начали регистрацию инвестиционной компании с капиталом 20 миллионов долларов. Более 10 инвесторов. Все иностранцы. «Ты участвуешь? Какой суммой?» — спросил Майк. 

Вот тот самый случай. Прилетела возможность? Да или нет? Можно пройти мимо. Зачем что-то менять в своей успешной жизни? 

«Сколько инвестирует Миксер?» — спрашиваю Майка. «Миллион». — «Я дам полтора». Майк удивился. «Все будет отлично», — уверенно говорю я, а сам думаю, у кого одолжить деньги, так как у меня сейчас нет всей суммы. На следующий день, узнав о моем решении, Миксер удваивает свой вклад, и они предлагают мне возглавить компанию, получить еще опционы. Но для этого надо уйти из PwC, расстаться с крутым статусом, потерять в 2,5 раза в зарплате. И я сделал это. В 2000 году мы вчетвером основали ru-Net Holding, в котором я стал Председателем совета директоров и CEO.                                                               

Нашими первыми сделками стали инвестиции в «Яндекс» и Ozon. Обе компании к тому времени были побочными проектами в крупных компьютерных компаниях. Но если в случае с Ozon его основатели не захотели фокусироваться на этом проекте и продали нам контрольный пакет акций, то история с «Яндекс» была другой. Его основатель Аркадий Волож ушел с должности руководителя большой компьютерной фирмы и полностью сконцентрировался на компании. Это опять история про то, как по разному люди отрабатывают уникальные возможности. Очень уважаю Аркадия за его решение.                

Я верил в «Яндекс», но даже самые смелые планы на старте были гораздо скромнее того результата, который был достигнут. В результате 24 мая 2011 года, когда состоялось IPO «Яндекса» на бирже NASDAQ, компания была оценена в 8 млрд долларов — то есть в 800 раз больше, чем одиннадцатью годами ранее, когда мы в нее инвестировали.

Считаю, что масштаб того, что сделал «Яндекс» и его команда, сильно недооценен в России. Успех этой компании можно сравнить с запуском искусственного спутника земли в 1957 году. «Яндекс» показал, что большой бизнес — это не только про острые зубы, сильные локти или связь с государством. Ну, а у меня появился реальный шанс осуществить свою давнюю мечту — построить бизнес международного масштаба. Мы с партнерами разделили активы ru-Net Holding соразмерно долям, и я пустился в автономное плавание, сохранив название ru-Net для своей новой инвестиционной компании.

Сегодня у нас есть доли в сорока компаниях России, Европы, Америки и Азии. 

Как разглядеть в небольшом стартапе будущих гигантов отрасли? Вопреки расхожему мнению, дело не только в самой бизнес-идее. Главное – команда проекта. Поэтому мы не только анализируем бизнес-модель проекта, но и внимательно смотрим на людей, которые в нем работают. Даже если идея окажется неуспешной, хорошая команда вовремя сориентируется и найдет другой сценарий развития.

Так у нас было, например, с интернет-кинотеатром ivi.ru. Когда мы в него инвестировали, он назывался Digital Access и никакого видео на нем не было. Ребята занимались дистрибуцией музыки. Мне не нравилась эта модель, но очень понравилась команда, и фактически мы инвестировали в нее. Позже приняли решение переориентироваться с музыки на видео и продавать его напрямую конечным потребителям. То есть мы полностью изменили проект. Он оказался успешным, и залогом этого успеха стала команда.


Ловушка для кайфа

Однажды мой знакомый Василий Мозжухин подарил мне книгу «Я здесь, чтобы победить» Криса Маккормака. Свой подарок Вася сопроводил словами: «Леонид, это про то, как надо действовать в бизнесе».   

Крис Маккормак — легендарная личность, многократный чемпион мира по триатлону, культовая фигура для спортсменов всего мира. Но где в тот момент был я и где триатлон?

Я повертел эту книжку в руках, исключительно из вежливости открыл ее на первой странице и — влип. 

Автор описал в ней свой жизненный путь от школьной скамьи до побед на чемпионатах мира по Ironman, интересно рассуждал о природе лидерства, о целях и воле. Я закрыл эту книгу, и мне захотелось проверить себя.                              

Мои спортивные достижения на тот момент отличались от нулевых в рамках статистической погрешности.

Во всех своих спортивных увлечениях — горные лыжи, большой теннис, серфинг — я был абсолютным чайником. Хотя довольно упрямым. 

В юности мы много времени проводили вместе с моим другом Петром Авеном. В 1976 году поехали отдыхать на Волгу. Друг его отца Георгий Умнов был директором крупного производственного объединения «Тантал» в Саратове, и у этого объединения была база отдыха на острове Чердым. А Умнов, в свою очередь, дружил с офтальмологом Святославом Федоровым, и тот из-за границы привез ему в подарок доску для виндсерфинга.

Это был, наверное, один из первых виндсерфов в СССР — очень громоздкий, сегодня таких уже не делают. И вот мы с Петей решили его освоить. А тот, кто пытался это сделать, знает, что первые два часа освоения виндсерфинга — это бесплатный цирк для окружающих. Окружающими в данном случае были девушки, которые сидели на берегу и с удовольствием над нами ржали.


Виндсерфинг на Волге


После первых же пяти минут Петя сказал, что это беспонтово, и вышел из игры. Я решил, что девушки никуда не убегут, а если я все-таки научусь кататься на виндсёрфе, то они перестанут смеяться и начнут восхищаться. В общем, честно откувыркавшись пару часов, я все-таки поехал. И с тех пор каждый мой выезд на море сопровождался катанием на виндсерфе. Самое удивительное, что при этом я так толком и не научился плавать кролем. Мне гораздо удобней было плавать на спине. А на взрослом велосипеде мне и вовсе не доводилось кататься ни разу в жизни, мой последний педальный опыт — это детский «Орленок». Даже в фитнес-клуб я ходил в лучшем случае раз в месяц, чтобы оправдать семейный абонемент.             


Цель. План. Жо**.

Итак, мой проект под названием Ironman стартовал в марте 2013-го. За Крисом Маккормаком последовали «Библия триатлета» Джо Фрила, «От 800 метров до марафона» Джека Дениелса, «Плыть, ехать, бежать» братьев Браунли — в общем, я прочитал с маркером в руке шорт-лист культовых для любого триатлета книг. И понял, что всерьез двигаться дальше без опытного тренера невозможно.              

Вскоре пришел на первое занятие к тренеру Степану Вахмину. Степан научил меня азам, тренировал по отдельным дисциплинам, подготовил к первому соревнованию.

Как говорил кто-то из великих предпринимателей, «поставь цель, составь план и оторви жо**». Цели я перед собой уже поставил. Сделать реальную олимпийку, затем одолеть половинку Ironman и наконец — финишировать на полновесной железной дистанции. Если все пойдет хорошо — попасть в первую тройку в своей возрастной группе. Многим моим друзьям это казалось несбыточным, но повторю то, что уже говорил, когда рассказывал про бизнес: если хочешь добиться хоть чего-нибудь, нужно придерживаться стратегии завышенных целей. 

В начале апреля я купил себе шоссейник. В мае поехал на первый в своей жизни спортивный сбор на Майорку. Там же сделал свою первую реальную олимпийку за 2:51:57. Дальнейшие планы были такими: первая половинка — до исхода 2013-го года, первый полный айронмен — в 2014-м, на следующий год — еще два полных айрона с выходом на подиум, а в 2016 году — слот на Чемпионат мира в Коне. Но все пошло значительно быстрее.  


Красота и страшная сила             

Свою первую половинку я сделал в Канаде в Мускоке — это в 210 километрах от Торонто, из которого двадцать лет назад я сбежал, оставив шоколадную должность профессора местного университета.  

Стартовала гонка в потрясающе красивом месте, городке Хантсвил. Это край сказочных озер. Они образовались от ледника, который в западном полушарии опустился значительно южнее, чем у нас. Хантсвил — типичный канадский городок, излюбленное место для северо-американских туристов, но за пределами страны он известен, пожалуй, лишь тем, что здесь в 2010 году проходил саммит Большой восьмерки. Россиян в списках участников я не нашел — жаль, интересная гонка, комфортная по климатическим условиям и в то же время достаточно сложная, чтобы было потом, чем гордиться.

Ее называют Canada's Triathlon "Beauty and Beast" («Красота и ужас»). «Красота» — это великолепная природа. А «ужас» — это 94 километров холмистого вело-этапа, отягощенного двадцатью подъемами и спусками. Ряд элитных триатлетов рассматривают эту дистанцию как подготовительный старт перед чемпионатом мира по полному Ironman в Коне на Гавайях. 

Планируя эту первую для себя половинку, я нервничал, что рядом со мной не будет никого, кто бы мне что-то подсказал, проверил, все ли я подготовил правильно, потренировался бы вместе со мной недельку перед стартом.

В интернете я без труда нашел нескольких канадских инструкторов, живущих недалеко от Хантсвил. Особенно понравился Майк Коглин. У него своя триатлонная школа Discomfort Zone со всеми атрибутами: форма, регулярные сборы, дистанционное планирование, индивидуальное ведение учеников. Эффективность своих методов он подтверждает собственными результатами: Майк Коглин — действующий триатлет, в 2011 году стал серебряным призером на чемпионате мира по Ultraman, а в 2015 году стал чемпионом. Я связался с ним. Оказалось, что Майк тоже собирается ехать на Beauty and Beast, и он с готовностью согласился подготовить меня к этой гонке. 

Я прилетел в Торонто за неделю до старта, взял в аэропорту машину и сразу поехал в Хантсвил. Майк появился на следующий день. Мы последовательно отрабатывали всю предстоящую трассу. Я признался Майку, что быстрее плыву на спине брассом, захватывая воду одновременно двумя руками, чем немало его удивил. Мы стали замерять темп на отрезках по пятьсот метров — кроль против спины. Оказалось, что на спине я действительно выигрываю у кроля 15 секунд на каждые 100 метров. Мы потом долго не могли принять решение, как мне плыть на гонке: кролем, чтобы получить правильный опыт, пусть даже за счет потерянного времени, или на спине, чтобы показать лучший результат. Решили все-таки на спине.               

Главная проблема велоэтапа — множество холмов: только успевай переключать скорости. Вася Мозжухин дал ценный совет — держать «плоский» разброс мощности, не бояться проигрывать на подъеме, зато на спуске, когда многие отдыхают, делать мощный уход вниз и с лихвой отыгрывать отставание.  Мы тщательно тренировали бег. Майк для первой гонки всем рекомендует режим «9 минут бег — 1 минута ходьба», и мы грамотно привязали ходьбу к имеющимся на трассе подъемам. За два дня до гонки Майк расписал мне план питания, посчитал калории, записал, что и когда пить и есть.


Первый финиш

Старт с воды. Дно немного вязкое. Запуск спортсменов «волнами» (группами). В моей — человек 150. Выстрел. Поплыл кролем. Началась толкотня, и я сразу потерял дыхание. Нет, все-таки на спине как-то спокойней. Перевернулся и так плыл до конца. Пусть смешно, зато надежно. С навигацией никаких проблем. Смотрю на группу плывущих за мной и держу курс. За двадцать-тридцать метров до буя я его вижу, чуть повернув голову.

Велоэтап начался с эйфории. Самое ужасное — плавание — закончилось, теперь уж точно проеду эти 94 километра.                                    

В каждом поселке, перед каждым домом стоят болельщики. Звонят в колокольчики, трещат трещотки. «Great job! Well done! You can do it!» — слышится отовсюду. Это очень подгоняет.

Время хорошо убивается, когда думаешь о том, когда надо попить и съесть гель. И, конечно, постоянно держат в тонусе мысли о мощности педалирования. Очень помог совет насчет «плоского» распределения сил при подъемах и спусках. В гору я удерживал мощность в пределах 250 ватт, хотя было обидно видеть, как десятки людей меня обгоняют на подъеме. Зато потом, на спуске, многие бросали педали, а я продолжал держать мощность и легко отвоевывал позиции. В долгосрочной перспективе эта стратегия оказалась выигрышной: после нескольких холмов преследователи отставали.                                                                                                    

Невероятно большое значение имеет питание. Не зря накануне Майк с дотошностью математика высчитывал каждую калорию. 94 километра я проехал за 3 часа 30 минут. Все как мы и планировали. Даже удивительно, насколько предсказуем человеческий организм при грамотном с ним обращении.

Бег. Момент, которого я очень боялся — как поведут себя ноги на первых минутах после велоэтапа. Как заставить их бежать? Степан советовал сразу сделать 2-3 ускорения «через не могу». Дело в том, что на вело и на беге работают разные мышцы. Пока ты крутишь педали, ноги привыкают к одному режиму и при переходе на бег не понимают, что случилось, поэтому беговые мышцы не сразу включаются. Надо им помочь этими ускорениями. Но хорошо давать советы, трудно их выполнять. Ускоряться ужасно не хотелось. 

И я бежал. В крутые подъемы переходил на ходьбу, как мы и договаривались с Майком. И когда пробежал половину дистанции и повернул обратно, то уже не беспокоился за финиш. 

На финише объявили мое имя и зачем-то натянули ленту. Я сидел на траве опустошенный, но счастливый. Вся половинка, которая здесь на 4 километра длиннее стандартной, далась мне за 6 часов 32 минуты (почти на 40 минут быстрее прогноза). Получилось 13 место в своей возрастной категории, где стартовало 24 триатлета. Для первой половинки — неплохо.


Первый подиум

Вскоре триатлон стал медленно, но неотвратимо менять мою жизнь. Я на две недели вперед расставлял в календаре тренировки, а все остальное — работу, дела, личную жизнь — организовывал вокруг них. Иногда, конечно, случались накладки, но в этом случае я уже на следующий день обязательно отрабатывал все, что пропустил накануне. Майк однажды сказал, что я самый дисциплинированный его ученик. 

Но при этом я никогда не переступал ту грань, за которой начинается фанатизм. Триатлон стал для меня одним из важных проектов, но я не был готов платить за успех в спорте благополучием семьи и бизнеса. Даже когда я выезжаю на сборы — это лишь разновидность семейного отдыха в приятной компании друзей. 

Говорят, что увлечение триатлоном занимает много времени. Да, занимает. Я совсем перестал смотреть телевизор. Сократил количество ненужного чтения — всяких газет и журналов. Резко сократил количество необязательных встреч: тусовки, посиделки, светские мероприятия. Вдруг выяснилось, что большинство из них абсолютно бесполезны и не интересны.

В октябре 2013 года, через месяц после первой половинки в Канаде, мне предстоял еще один Ironman 70,3 в Майами. За неделю до старта Степан Вахмин проинструктировал: поскольку в этих краях температура бывает под 40°C в тени, надевай на себя во время тренировок все, что сможешь, имитируй жару. Это был классный совет! При температуре 21-23°C я напяливал на себя термобелье, две пары чулок, две веломайки, дождевик, лыжную куртку, лыжную шапку под шлем и плотные перчатки. И в таком виде накатывал по 60-110 километров. Заодно изрядно похудел.                                                       

На эту гонку мы с Майком планировали результат в районе 6 часов 15 минут, а «мечтой идиота» было выйти из шести часов.                                                                                  

Старт! Температура воды 27-28°C. Первые полсотни метров честно проплыл кролем, чтобы меньше толкаться, но потом не выдержал — снова перевернулся на спину. Закончил этап седьмым в своей возрастной категории.  

Велоэтап в Майами у меня почему-то сразу пошел резво. Плановая мощность на этот раз была 170 ватт, но я легко держал ее в диапазоне 180-190 ватт на скорости — 33-35км/ч. В какой-то момент я все-таки испугался собственной прыти и решил немного сбавить темп, чтобы не перетрудиться перед бегом. Общий результат велоэтапа порадовал: 2:49:39, третье место в возрастной категории. Если бы не переживал, что еду слишком быстро, мог бы побороться с лидером. 

Бега я ждал с тревогой. У меня болели поясница и ноги, я решил поберечься и месяц перед стартом вообще не надевал кроссовки. Стартовал довольно резво, бежалось легко. На пунктах питания брал стакан со льдом — половину под майку, половину под кепку. Я знал, что при такой температуре и влажности накрыть может неожиданно. Попадались люди, которые стояли, как зомби, и не могли ни бежать, ни идти. 

Несмотря на жару, все шло гораздо легче, чем первый раз в Канаде. Посмотрев время первого круга, я с удивлением понял, что есть шансы выйти из шести часов. Когда пробежал 3/4 дистанции, понял, что точно выхожу из шести и не стал себя напрягать. В конце концов, какая разница – 5:55 или 5:59, для этого дня — уже офигенно. 

Финиш! Когда я стал получать смс-ки от Степана, Василия и Майка, что я в призерах, то сначала подумал, что это какая-то ошибка. Рассчитывал быть в лучшем случае десятым. Не верил пока не позвали на награждение. Радовался, как мальчишка! 


Первый полный Айронмен

Триатлон продолжал менять мою жизнь. У меня сложилась принципиально другая структура отдыха, омолодился круг общения, увеличилось количество новых контактов, благодаря им появились новые проекты. 

Перемены затронули даже моих детей. Раньше они вообще не занимались спортом, а теперь, глядя на меня, сын сделал четыре половинки и полный Ironmen в Австрии. Дочь тоже купила велосипед, стала заниматься велоспортом. Им не нужно в нравоучительной манере объяснять многие важные вещи. Они сами учатся проявлять волю, расставлять приоритеты, фокусироваться на задачах и достигать поставленных целей. 

В какой-то момент мне стало казаться, что вся мировая железная тусовка — это такой элитарный клуб. Признаком элитарности здесь является не финансовое положение, а состояние внутреннее — именно по нему члены этого «клуба» друг друга опознают. 

В моей жизни все чаще стали происходить случаи, когда слово Ironman решало многие вопросы. 

В общей сложности в 2013 году я тренировался 250 часов, включая время на различных соревнованиях. Из них 60% велосипед, 25% плавание и 15% бег. Вел занимал основную часть времени, и это было правильно — именно за счет велосипеда можно быстро улучшить результаты. 

Одной из задач на 2014 год было перестать, наконец, смешить народ и научиться плавать кролем. Этот переход дался мне тяжело. Я вообще не любитель плавать, в бассейн каждый раз приходилось тащить себя за шиворот. Но однажды пришел на тренировку и вдруг с удивлением и восторгом понял, что плыву без проблем с дыханием. Удивительно, что этот переход произошел не постепенно, а в один день. Появилось ощущение, что могу теперь плыть кролем сколь угодно долго.

Моя первая полная железная дистанция прошла в Австрии в июне 2014-го, в небольшом городке Клагенфурт. Кстати, на эту гонку зарегистрировалось уже 33 россиянина, рост популярности триатлона в России налицо. Моя цель — просто финишировать, но мандраж все-таки пробивал — ведь я еще никогда в жизни не бегал марафон, а тут придется его сделать после семи часов гонки. Как вообще мой организм среагирует на такие нагрузки? Майк успокаивал: ты в форме, все пройдет отлично, главное — не заводиться на велосипеде, держать низкую мощность. 

На берегу 2500 спортсменов. Общий старт! Плавание удалось, хотя били и толкали нещадно, особенно у поворотных буев. Последнюю тысячу метров мы плыли в узком канале, сквозь строй кричащих зрителей. Эмоции такие, что кажется — это толпа несет тебя по воде. Время — 1 час 19 минут. На 11 минут быстрее прогноза Майка. 

Спокойный, без спешки первый транзит. 

Поехал по равнине на мощности 130-140 ватт. Держать такой слабый темп было мучительно, меня все обгоняли, чувствовал себя лошарой, хотелось врубить хотя бы 180 ватт, но усилием воли выполнял наказ тренера. 

Последние десять километров — по равнине с небольшим уклоном. Тут я врубил максимум и многих обогнал. Время — 6 часов 12 минут, на 18 минут быстрее прогноза. 

Первая неожиданность на беге — не было обычной тяжести в ногах после велосипеда, когда хочется идти пешком. Пульс — всего 110-123 удара в минуту. Мучила неизвестность. Что там будет, на последних 10 километрах? Хорошо отвлекала концентрация на технике: расслабить ноги, руки, наклон центра тяжести вперед. Успокаивал себя тем, что я уже и так выиграл у прогноза тридцать минут. Если что, дойду до финиша пешком!

Так и не дождался проблем. Ничего не заболело. Просто удивительно!

Время марафона — 4 часа 37 минут. Общий результат — 12 часов 26 минут. Четвертое место в возрастной группе из 24 стартовавших. От подиума меня отделили всего 11 минут. Это всего 15 секунд темпа на беге. Я почувствовал вкус пьедестала и понял, что отобраться на Чемпионат мира в Коне — это не такая уж несбыточная мечта.


Кона

Я никогда так хорошо себя не чувствовал. При росте 181 сантиметр я теперь весил 76 килограммов. Из преимуществ, дарованных природой, у меня было, пожалуй, лишь одно — замедленный пульс.

Эта аномалия в нашей семье передается по мужской линии, у моего отца было то же самое. В состоянии сна мой пульс — 35 ударов в минуту. Утром, когда я просыпаюсь — 47 ударов. Когда я стал партнером PwC, мне пришлось пройти медицинское освидетельствование. После ЭКГ американский врач отказался выдать мне разрешение на страховку и вообще хотел отправлять на срочную операцию на сердце. Пришлось ехать в Швейцарию на более серьезное обследование и там врачи сказали: «Бывает плохая аномалия, бывает хорошая. У вас хорошая аномалия». Побочный эффект такой «хорошей аномалии» — это повышенная выносливость. 

Сентябрь — ремейк половинки Ironman в Канаде, на той же самой трассе, что и год назад. Погода один в один. Результат — 34 минуты прогресса за 12 месяцев. 

Наконец, главное событие года. Я в последний момент сумел зарегистрироваться на полный Ironman Chattanooga в США. Вторая «железяка» за год — это было сверх плана тренера, но Майк разрешил. Я ехал туда просто потому, что после кайфа, который я словил от первого айронмена, организм требовал еще. 

Этот уютный городок в штате Теннеси, известный всему миру по известной песне в исполнении оркестра Гленна Миллера, проводил железную гонку впервые. Тем не менее слоты на нее были раскуплены буквально за минуты. Старт привлек многих тем, что плавательный этап в Чаттануге проходит по течению реки. А плавание многие не любят. 


Кона, Гавайи


Мы приехали вчетвером — с Алексеем Панферовым, Артемом Ситниковым и Мишей Ивановым. Работали как команда. Два дня перед гонкой готовились, все обсуждали вместе. Особенно я благодарен Алексею Панферову. Он опекал меня буквально, как сына, хотя я ему почти в отцы гожусь, помогал советами, все четко планировал. У Алексея редкий талант^ сводить единомышленников, делиться знаниями, создавать хорошую движуху. 

Для старта организаторы построили небольшой помост, очередь к которому выстроилась на километр с лишним. Это называется rolling start, время твоего старта фиксируется, когда проходишь сквозь рамку и ныряешь в воду. Некоторые участники еще с ночи посылали членов своих семей занять места поближе. Утром это выглядело довольно забавно. Люди спали на одеялах, дремали в раскладных креслах. 

На этот раз я проплыл очень средне, только 21-м в группе из 65-ти стартовавших моего возраста. На велосипед сел с намерением мочить по полной. Рельеф — покатые холмы. Дистанция — на 6,5 километров длиннее стандарта, о чем организаторы предупредили заранее. На обочинах встречались плакаты примерно такого содержания: «140,6 — это для баб, настоящие пацаны делают 144,6!». Это в милях. То есть 186,5 км вместо 180 км. 

Средний темп в этот день я выдал рекордный для себя — 33 км/ч на весь этап. И переместился на 2 место в группе. Но впереди был еще бег. Дистанция с подъемами, набор высоты 350 метров. Первые 15 километров я бежал легко, даже чуть быстрее плана. На мосту перед крутым подъемом мой сын Дима крикнул мне, что я второй и проигрываю 20 минут лидеру. Моя мечта была — зацепиться за подиум. И тут меня, как стоячего, обогнал мужик из моей группы.

Теперь я уже третий, а бежать еще много. Особенно трудно стало после 25-го километра, когда начались холмы. Я начал себя «лечить»: в конце концов, моя цель — разменять 12 часов (в Австрии было — 12 часов 26 минут). Ее я добьюсь, даже если буду в горки идти пешком. Так что я решил расслабиться и получать удовольствие, насколько это вообще возможно в моем положении. И вдруг перед самым финишем смотрю — плетется пешком мужик из моей группы. Тот самый, который еще недавно был первым и выигрывал у меня 20 минут. В результате я все-таки финишировал вторым! 11 часов 36 минут. На 50 минут быстрее, чем в Австрии.                                           

Стою на подиуме, радости полные штаны, рядом на третьем месте зудит американец, бывший лидер: «Что за нафиг! Я всех по списку проанализировал, но этот русский в последний момент появился, как черт из табакерки!». Я ему спокойно отвечаю: «Bad luck, man».  А он еще больше злится: «Будешь брать слот на Кону или нет?!».

Я сначала даже не понял, о чем он. «Слот только у первого», — говорю. «Нет, — качает головой американец, — здесь два слота».

Господи, неужели у меня Кона?! Через 18 месяцев после первой тренировки я отобрался на Чемпионат мира. Поеду на Гавайи! 


И в мировом рейтинге уже 6-ой среди 1400 триатлетов моей возрастной группы.

Финиш плавательного этапа на одном из состязаний


Перелом

Я уже говорил, что хорошо вижу риски. Этому меня научили в PwC. Но видеть риски нужно не только для того, чтобы их избегать, а еще и для того, чтобы грамотно на них идти. Когда дело касается меня лично и задачи, на которой я сфокусирован, я часто иду на повышенный риск.

2015 год начался очень успешно. Я выступил на пяти стартах, из них четыре раза был на подиуме. В мае поехал в Кону на Гавайи, где тренировался в знаменитом и очень сложном Epic Camp, который проводят атлеты из Новой Зеландии. И стартовал на половинке Ironman 70,3 Kona, чтобы прочувствовать Кону. Дальнейший план — просто тренироваться, поддерживать форму к Чемпионату мира. Но не тут-то было!

Мои друзья по команде Angry Boys во второй неделе августа решили принять участие в многодневной велогонке Haute Route. До Коны оставалось меньше двух месяцев, и мой тренер Майк Коглин не рекомендовал в это время совершать каких-либо подвигов. Но на эту гонку собрались все мои товарищи — и победило стадное чувство. Майк подумал и сказал: «Хорошо, поезжай, но только не надо стартовать каждый день, давай ограничимся тремя этапами через день».


Старт веломногодневки Haute Route   


Майк знал, что такое Haute Route. Я, честно говоря, только потом понял, что эта многодневка в Пиренеях — одна из самых сложных любительских велогонок в мире. В первый же день мы проехали 150 километров с набором высоты 3000 метров. И, конечно, следующий этап мне следовало пропустить. Но я проснулся утром, встал, позавтракал — вроде бы, чувствую себя хорошо. Все ребята собрались ехать этап, а я что — в техничке, как пенсионер? Большинство ошибок совершается из-за эго, неадекватных амбиций. Ребята в команде были на 15-30 лет моложе, но я хотел показать, что крут. И снова пошел на старт. На этот раз нужно было одолеть 160 километров с набором высоты 2500 метров. Но в тот день я проехал только 90. Дальше меня везла «скорая».            

Это был очень длинный подъем в гору – 22 километра со средним уклоном 8%. В конце подъема, видимо, от усталости я потерял концентрацию и упал. Сломал шейку бедра.

Через два дня в Москве мне сделали операцию по тотальному протезированию тазобедренного сустава. Операция прошла удачно, уже на следующий день я встал с кровати и начал потихоньку ходить. До Чемпионата мира в Коне оставалось семь недель, и я решил не отказываться от идеи все-таки принять в нем участие. Проплыть, проехать и сойти с дистанции. О беге даже мыслей не может быть.                                

Нет, я не сошел с ума, я согласовал этот план со своим реабилитологом и тренером. Расчеты у нас с Майком были вполне реалистичные. Плавание — это, в основном руки, поэтому проплыву я примерно так же, как всегда. Велосипед — 180 км, конечно, проеду медленно, но проеду. Упустить шанс хотя бы принять в этой гонке участие, шанс, которого другие добиваются годами — было бы очень обидно.  


Еще перелом

Майк переписал программу подготовки, и я начал педантично работать по новому графику. В клинике уже появились врачи, которые собрались писать на тему моего восстановления диссертации. На 17-й день после операции я проехал 60 километров на велосипеде со средней скоростью 30 км/ч. Бегать не мог, но каждый день вдоль берега 2 километра уже нагуливал со скоростью 6 км/час. 

На 18-й день у меня в графике значилось «плавание в море». Мы с приятелем пришли на берег — а там шторм, красные флаги. Волнение не такое уж и большое, я в таких условиях плавал.

Полчаса мы уламывали спасателей пустить нас в море: они сначала ни в какую, но потом махнули рукой — делайте, что хотите. Я полез в воду, зашел по пояс, но в этот момент пришла большая волна. Я поднырнул, а волна меня закрутила, штырь протеза сработал, как рычаг, и сломал берцовую кость. Если бы не друзья, которые вовремя вытянули меня на берег, все могло бы быть еще трагичней — меня бы просто утянуло в море.

На следующий день я снова лежал на хирургическом столе в Москве. Слесари-ремонтники человеческих организмов сделали операцию, а точнее две: замена протеза (называется — ревизия эндопротеза, трудная и очень нежелательная операция), и остеосинтез берцовой кости — титановыми кольцами собрали кость. От Коны у меня осталось фото стенда с фамилиями участников Чемпионата мира, где можно разглядеть и мою.


Злые мальчишки

Я давно заметил за собой свойство: перспектива упасть и начать все с начала меня нисколько не пугает. Мне никогда не было понятно выражение: «Я в полной заднице!». «Полная задница» — это состояние души, в реальности же благодаря даже самой серьезной неудаче ты всего лишь оказываешься в новой точке отсчета. 

Конечно, Кона 2015 года для меня сгорела, и это было страшно обидно. От России отобрались на Чемпионат всего 6 человек. И попасть туда снова, даже без травмы, будет сложнее с каждым годом: популярность триатлона растет, конкуренция усиливается. Но триатлон для меня был и остается хоть и важной темой, но далеко не единственной. У меня все это время не прекращается масштабная профессиональная деятельность. Я езжу по всему миру, изучаю новые идеи и проекты, общаюсь с большим количеством интереснейших людей. 

Что было бы, если бы я поехал на Кону и финишировал там с приличным результатом? Добраться до подиума в своей группе возраста на Чемпионате мира? Задача невероятно сложная. На Гавайи попадают лучшие из лучших, в том числе и бывшие профессионалы, а рядом с бывшим профессионалом ловить нечего. Ничего невозможного в этом мире нет, но это потребовало бы от меня столько сил и времени, что пришлось бы его забирать у бизнеса и семьи.

Когда ты после серьезного прогресса выходишь на плато, дальше надо чрезвычайно много работать лишь для того, чтобы незначительно улучшить свой результат. Это снова история не про развитие, а про удержание завоеванных позиций. Скорее всего, в этот момент мой проект под названием Ironman закончился бы. 

А благодаря травме — он продолжается.   

Между тем появилась еще одна возможность. Оказалось, что спорт на выносливость может быть не только личным увлечением, но и бизнесом. Увлечение бегом, велоспортом и триатлоном стало в России массовым. Селфи в спортивной форме после финиша по частоте появления в соцсетях теперь конкурируют с котиками и живописными видами. Спортивные часы в деловой среде стали престижными в глазах партнеров. А значит, зреет спрос на хороших инструкторов, качественный коучинг, сборы, организованные поездки на соревнования. 

Так появилась фирма Angry Boys Sports, в которой я выступил одним из учредителей. 

Angry Boys — это не фитнес-клуб, мы делаем ставку не на массовость, а на персонализацию. С каждым новым спортсменом-любителем наши инструкторы сначала проводят интервью, изучают его цели, подготовку, мотивацию. Затем проводят ряд медицинских тестов, и лишь после этого составляют индивидуальную программу, по которой помогают заниматься. Мы уже собрали под своей крышей целую команду лучших тренеров, а партнером клуба выступает Инновационный центр Олимпийского комитета России. Во всем мире клубы, подобные Angry boys — это не только элемент спортивной инфраструктуры, но и инструмент организации общества, место, где возникают качественные связи, знакомства, идеи. Люди начинают вместе тренироваться, потом у них появляется более широкий круг общих интересов. 

Ну, а у меня после травмы была задача-минимум — хотя бы просто финишировать на полном Ironman, задача-максимум — может, через пару лет еще раз отобраться на Кону. Для этого все-таки придется бегать, и это история неблизкая. Я еще до травмы успел зарегистрироваться на Чемпионат Северной Америки в Техасе и, если все шло по плану, я все-таки планировал поехать в Техас — проплыть, проехать и сойти.

Большинство моих друзей слушали, подбадривали, но не верили. 

И вот — 14 мая 2016 года, Техас, Чемпионат Северной Америки по Ironman. Всего 8 месяцев прошло после двух операций, название которых пугает даже врачей.

План был — оказаться в первой тройке после велоэтапа и гордо сойти. Остальное время — болеть за своего сына, который тоже приехал сюда, чтобы сделать свой первый полный Ironman. Кроссовки я положил с собой в мешок на всякий случай, хотя все говорили, чтобы я их не брал.

Проплыл для себя неплохо — пятый в группе. Обычно я седьмой-девятый. В моей возрастной группе было 25 человек. Все американцы, а они хорошо плавают. Велоэтап поначалу тоже пошел хорошо, но через полтора часа начались проблемы. Сначала умер навсегда новый велокомпьютер. Еще через час порвалась цепь, и я при этом потерял концентрацию и свалился. Хорошо, что не на то бедро и в мягкий кювет. Полчаса ждал техничку. Поехал снова, и тут начались сильнейшие спазмы задней поверхности бедра оперированной ноги. Никогда раньше такого не было. Ногу согнуть невозможно. Три раза из-за них я останавливался и ждал минут пять пока отпустит. Дальше ехал медленно, чувствуя, когда подкатывает боль.

Результат велоэтапа никакой, откат на 9 место в группе. И вот я сижу в транзите, смотрю на кроссовки, и два чувака у меня в голове ругаются между собой. Один говорит: видишь, тебе посылают сигналы, чтобы ты прекратил эту хрень! А второй отвечает — нет, это тебя испытывают, сможешь ли преодолеть! Я их обоих слушаю, а сам думаю: цель на гонку быть третьим после вела не выполнена, нужна новая цель — финишировать. Я надел кроссовки и начал марафон.

Опять были спазмы. Видимо, перегрузил я травмированные мышцы. Потом испортилась погода, начался шторм: три часа тропического ливня, молнии, град. Но я все-таки финишировал. За час до контрольного времени. Хирурги, которые оперировали меня, говорили, что об этом надо сообщить в Ironman или еще куда-то. Что они не знают таких случаев через 8 месяцев после ревизии протеза. Но интересно, что никаких упреков не услышал, все только радовались за меня.

В июле 2016 я еще участвовал в Challenge Roth в составе интернациональной эстафетной команды: Chris MacCormack (Австралия), Michael Dhulst (Бельгия) и я. Крис Маккормак, великий триатлет и автор книги «Я здесь, чтобы победить», пригласил меня после Техаса. Так что велотуфли и кроссовки вешать на гвоздь пока рано.



Мы создали полку на Bookmate, куда складываем книги, которые рекомендуют герои наших интервью и колумнисты
Туда же попадает полезный non-fiction, который упоминался на Rusbase по тегу #Books.

 Нашим читателям — месяц на Bookmate бесплатно: введите промокод RUSBASE по ссылке http://bookmate.com/code или в приложении.



Материалы по теме:

Леонид Богуславский: Я всегда считал, что могу начать с нуля

Борис Белоцерковский – о бизнесе

Герман Греф: Эволюционируй – или вымрешь

«Однажды коллега предложил пробежать марафон, и эта идея меня зацепила»

Фото: из личного архива Леонида Богуславского.

Нашли опечатку? Выделите текст и нажмите Ctrl + Enter

Материалы по теме

  1. 1 Леонид Богуславский: Я всегда считал, что могу начать с нуля
  2. 2 Выбор редакции: за какими стартапами стоит следить в 2020 году
  3. 3 20 cамых успешных предпринимателей в сфере TravelTech
  4. 4 Предварительное обследование: выводы из рейтинга MedTech
  5. 5 Выбор редакции: какие стартапы нам запомнились в 2018 году
Relocation Map
Интерактивный гид по сервисам и компаниям, связанным с релокацией
Перейти