Дмитрий Кулиш: «Ждать, когда наука сама перейдет в инновации, нельзя — надо ускоряться»

Про разницу между наукой и инновациями

Наука — это производство знания. Что такое знание? Это алгоритм, уравнение: дважды два — четыре, зеленое яблоко — кислое, красное яблоко — сладкое. Это алгоритмы, на которые мы можем опереться.

Откуда они получаются? Из экспериментов: мы взяли замкнутую систему, закрепили в ней все возможные параметры, кроме одного, например, цвета яблока, и дальше измеряем: сладкое, кислое, кислое, сладкое — смотрим корреляцию, выводим математическую зависимость. И этим наука прекрасна и ценна.

И затык в том, что, как только мы начинаем решать реальные проблемы, наша система становится неконтролируемой: все параметры начинают ползти в разные стороны, и если вчера зеленое яблоко было гарантированно кислым, то тут выясняется, что какой-то талантливый селекционер сделал сладкое зеленое яблоко, и все наши алгоритмы полетели кувырком.

И это нормально. В какой-то момент, когда начинаешь этим заниматься, понимаешь, что надо уходить от алгоритмического мышления к методическому мышлению.

Если я беру яблоко, отпускаю или кидаю вниз, то со времен профессора Ньютона мы знаем, что яблоко упадет вертикально, полетит с ускорением g, у него будет сопротивление воздуха — все это мы знаем заранее, потому что это научные эксперименты.

Теперь представьте, что мы берем и кидаем белку. Возможна масса вариантов: она может уцепиться и не улететь, она может оказаться белкой-летягой и полететь куда-то горизонтально, она может спокойно вертикально упасть и начать копать ямку. Как это алгоритмизировать, непонятно.

Vadim Davydov / Shutterstock

Мы, конечно, можем попытаться заранее эту белку описать, но вдруг у нас задача — ловить белок и отпускать, и мы не успеваем понять, летяга она или нет. Дальше возникает методология: если ты отпускаешь белку, сначала ты убеждаешься, она вообще улетела вниз или висит у тебя на руке. Потом, когда она упала, ты смотришь: она упала вниз или вбок?

Эта методология постепенно выстраивается и позволяет внести хоть какую-то структуру в то, что раньше казалось вообще не структурированным.

О Шумпетере, Кристенсене и других классиках инноваций

В 1997 году вышла знаменитая книжка «Дилемма инноватора» Клэйтона Кристенсена. Я у профессора Кристенсена в Гарварде ходил на лекции, а потом, когда я работал в Intel, он нас консультировал. Большинство людей, вспоминая его имя, с придыханием говорят, что есть такая книга, где описано, как делать прорывные инновации. 

Докладываю: профессор Кристенсен не знал, как делать прорывные инновации. В книге написаны две вещи:

• Во-первых, какие-то корпоративные инновации работают, как предписали дедушка Шумпетер и дедушка Друкер, а какие-то почему-то не работают.
• Во-вторых, он говорит: давайте назовем те, которые работают, прорывными инновациями, которые, по моим наблюдениям, как-то завязаны на потребителя.

То есть для прорывной инновации по Кристенсену надо найти потребителя, который активно потребляет существующий продукт, но ему не хватает какой-то одной крайне важной вещи, и если ему предлагают продукт даже хуже качеством и дороже, но с этой вещью, то он его берет, потому что для него это важно.

Ирония в том, что в Intel Кристенсен консультировал проект Intel Watch, наручные часы. Этот проект с треском провалился, и Кристенсен ходил искренне грустный и как честный дядька говорил: ну, я старался, это была классическая прорывная инновация, должно было сработать — но не сработало. 

Конечно, такое заявление было слишком эпатажным, и калифорнийская школа выдала учение Стива Бланка, lean startup, который занимает среднюю позицию между фон Хиппелем и корпоративными инновациями. Бланк говорит, что, конечно, без технологий и науки никуда, но когда мы их сделали, надо начинать спрашивать потребителя. 

Кто такие «единороги» и чем они хороши

Прелесть «единорогов» с точки зрения классических экономистов в том, что это универсальные убийцы монополий. Те, кто изучал макроэкономику, знают: монополии — это зло, они тащат общество в дефляционные спирали, замораживают инновации. Но так легко от них не избавиться, у правительства всегда есть эта проблема, потому что монополисты платят огромные налоги, ходят в галстуках и вообще выглядят очень культурно.

Вторая радость «единорогов» — это создание революционных экономических моделей: экономика совместного потребления, разрушение жадных дистрибьюторов, второго зла экономики. Большинство современных «единорогов» так или иначе разбивают эту стенку, самый лучший пример — это Airbnb, который пробил стену между потребителем и «отельной мафией», и это прекрасно.

pichit/Shutterstock

При этом у «единорогов» есть одна большая проблема: все люди в рынке понимают, почему они возникли — не потому что какие-то романтичные предприниматели хотели разрушать монополии и строить революционные экономические модели. Они возникли, потому что после взрыва «пузыря» 2002 года появился закон Сарбейнза-Оксли, который очень усложнил и ужесточил вывод стартапов на IPO, и финансисты поняли, что теперь выгоднее и проще доращивать компании до огромных размеров.

Этого пока нет в книгах, но поскольку я 20 лет в этом кручусь, я собрал по статьям три признака «единорога». 

• Первый: «единорог» — это всегда сеть мультидисциплинарных решений, он не растет на одном решении, ведь одно решение монополист всегда как-нибудь торпедирует. 
• Второй: так как инновация — это решение очень больной проблемы некоторой группы населения, то можно разложить это в обычную консалтинговую матрицу в двух измерениях, группы и боли.
  
  В сегменте маленькой группы и маленькой боли ничего не существует, а корпоративные и государственные инновации существуют в сегментах, где либо большая группа и маленькая боль, либо маленькая группа и большая боль. А если у нас есть большая группа с большой болью — это потребительские инновации, место для «единорогов». 
• И в-третьих, конечно, «единороги» всегда возникают на переломе эпох, когда возникает что-то принципиально новое, как правило, технологии.

Как пандемия подкинула инноваторам проблем

Понять проблему — это то, на чем застревают все ученые, самая главная боль инноваций. Мы в Центре предпринимательства и инноваций «Сколтеха» из года в год заставляем студентов строить mind maps, диаграммы проблем.

По итогу мы поняли, что вся медицина «улетает» в корпорации и правительства, а у людей в нашей выборке главная проблема с пандемией и вирусом сводится к обеспечению повышенной производительности труда и хорошего общения в условиях социального контакта, защищенного от заражения.

И, конечно, над всем этим будет царить CovidTech, ведь компьютерные технологии и технологии ИИ взлетают очень быстро. Но под ними будут находиться худо-бедно инженерные и материальные технологии.

Зачем ученым инноваторы

В «Сколтехе» мы гордимся своей наукой, знаем, что она лежит в основе долговременных устойчивых инноваций. Но когда мы переходим в инновации, начинается вот эта история с белкой, и то, что происходило в науке, становится зыбким и непонятным. 

Полгода назад ректор «Сколтеха» академик Александр Кулешов в программном интервью сказал: можно с уверенностью сказать, что любое научное открытие рано или поздно порождает инновацию, но зачастую это «рано или поздно» оказывается очень длинным периодом времени. 

Эта очень важная фраза отражает всю зыбкость и дуализм ситуации, в которой находится Центр предпринимательства и инноваций: с одной стороны, мы не сомневаемся, что наука и технологии лежат в основе всего, уж тем более в основе устойчивых инноваций. Но когда мы понимаем, что история с отпусканием белки может затянуться на много лет вперед, мы понимаем, что надо что-то сделать.

А поскольку при кидании белки алгоритмы закончились, нужна методология.

Фото на обложке: Danhood/Shutterstock