«”Титаник” пока не утонул». Директор дочерних фондов РВК об их закрытии, портфельных компаниях и работе в кризис

Михаил Федотов, директор дочерних фондов РВК

Фото: Весел Капитал

— Какой сейчас статус у дочерних фондов? 

— Мы движемся по графику: выходим из компаний, продаём те, которые можем продать. В этом году мы должны инициировать процедуру ликвидации фондов как юридических лиц, кроме юрлица «Инфрафонда», которое выполняет несколько функций для РВК. COVID-19 нам в этом плане не мешает, это достаточно планомерная и спокойная работа корпоративных юристов. 

• «Гражданские технологии ОПК» — создан в 2013 году для вывода проектов в сфере оборонно-промышленного комплекса на российский и международный рынки. Инвестировал в высокотехнологичное приборостроение, микроэлектронику и микромеханику специального назначения, системы высокоточной навигации, средства визуализации и так далее. 
• Биофонд — создан в 2011 году, инвестировал в инновационные биофармацевтические и сервисные проекты, предоставляющие контрактные лабораторные, аналитические и консалтинговые услуги биотехнологическим, фармацевтическим и медицинским компаниям. 
• Инфрафонд — создан в 2011 году для развития инфраструктурных проектов. Инвестировал в сервисные компании, способствующие развитию инновационного рынка России.
• Фонд посевных инвестиций — создан в 2009 году, инвестировал в инновационные компании на ранней стадии с высоким потенциалом роста на российском и зарубежных рынках.

 — Сколько компаний осталось у дочерних фондов? 

 — Мы разделяем активы на «красные» (плохие), «жёлтые» (средние) и «зелёные» (перспективные). В 2017 году в портфеле «дочек» РВК было 115 компаний. Сейчас у нас 9 компаний из «жёлто-зелёного» портфеля и 59 — из «красного». Мы свели «жёлтый» практически к нулю, одну сделку закрыли несколько дней назад. Из 40 «красных» планируем окончательно выйти в этом году, по остальным проблемным активам за это время должны быть запущены все необходимые процедуры.

 — Как вы оцениваете результаты работы фондов? 

 — Я думаю, что итоги подводить рано. С учётом ярко негативного эффекта, который уже оказывают и будут оказывать COVID-19, локдаун и экономический кризис, ответить на вопрос ещё сложнее. До пандемии мы предполагали, что закроем фонды как минимум с небольшим положительным финансовым результатом. Надежда сохраняется, потому что у нас есть «зелёный» портфель с интересными биомед- и медтех-компаниями, на который мы рассчитываем. Но моя команда пока не может достаточно точно оценить влияние кризиса. Мы видим, что портфели американских и европейских фондов дешевеют на 30-40%. Эта история ещё не закончилась, «Титаник» пока не утонул. 

В прошлом году наш портфель «зеленых» компаний вырос в стоимости практически в два раза, это хороший результат. Мы реализовали внутри схему операционного партнёрства и участвовали в решении вопросов, связанных с выходом на новые рынки, изменениями в стратегии продаж, перепозиционированием продуктов. В общем, всячески помогали нашим компаниям развивать бизнес. Вышли из 8 «жёлтых» проектов и из 20 «красных». «Красный» портфель умудрился принести нам немалые деньги — 150 млн рублей. Поступления от остальных компаний превысили 270 млн рублей. Я считаю, что год был удачным. 

— Какую долю у вас занимал в прошлом году и занимает сейчас «красный портфель»?

— Около 80%, и эта пропорция сохраняется. Мы начинали с 60% в 2017 году, это был «первый подход к снаряду». Наше понимание ситуации менялось, как и сами компании, поэтому портфель «краснел». Но были и обратные кейсы — когда проекты, на которые мы смотрели пессимистично, неожиданно показывали, что они на что-то способны.

— Как вы работаете с плохим портфелем? Списываете компании?

— Системно. Так как мы государственная компания, у нас есть локальные нормативные акты, которые регламентируют нашу деятельность. Списание — это когда компания пропадает с баланса, как имущество. Когда иностранцы говорят «write-off», они имеют в виду одномоментное действие. Но чтобы это сделать, надо пройти целый ряд юридических и корпоративных процедур. 

В нашем случае в базе лежит анализ того, что происходило с бизнесом, включая аудит. По результатам аудита мы принимаем решение: ликвидируем компанию, договариваемся с фаундерами или партнёрами о выкупе или продаём её на рынке. Это абсолютно разнонаправленные действия, и каждый кейс в этом смысле уникален. Но набор инструментов и процедуры достаточно чётко прописаны, и мы следуем им, потому что для нас как для менеджеров государственного фонда это витально.

— Можете дать какую-то общую характеристику «красного» портфеля? Например, какие индустрии преобладали. 

— Была весомая доля биомедицинских компаний, так как Биофонд инвестировал очень активно. Многие компании, связанные с развитием инфраструктуры, изначально были не совсем заточены под коммерческие результаты — это, например, бизнес-парки и издательства. У фондов не было строгого отраслевого ограничения, поэтому появлялись очень необычные бизнесы. Исторически сложилось так, что проектов было много и разных, поэтому сказать, что опыт в какой-то индустрии был более удачным, мы не можем. 

— Если же говорить про «жёлтый портфель»: с какими «иксами» вы выходили?

— В среднем 1,3x. Я считаю, что для «жёлтого» портфеля это достойный результат. К нему мы относим проекты, в которых не видим возможностей кратного роста стоимости нашей доли. 

Из удачных сделок могу отметить выход из компании «Акцентр» в конце 2019 года. На прошлой неделе подписали ещё одну крупную сделку — продали одному из акционеров долю Биофонда в «ПраймБиоМед». Компания оказывает спектр услуг по получению, исследованию и модификации антител. Также было два хороших выхода с «красным» портфелем из компаний «Пульсар Экосистем» и «ИстАгро Дон». С точки зрения абсолютных показателей мы получили от этих двух сделок почти 80 млн рублей.

 — Кто у вас в «зелёном» портфеле?

— «Национальный БиоСервис», ЦГРМ Genetico, «Альпина Холдинг», «Экзоатлет», Ubic Technologies. Последняя сейчас на слуху за счёт конкурсов, связанных с «умным» городом, которые проводит Правительство Москвы. Между «зелёным» и «жёлтым» портфелями балансирует компания ИБРиС, у них многообещающая технология по распознаванию речи. В 2019 году команда проекта доработала её и разработала интерфейс для интеграции с информационными системами потенциальных заказчиков. Завершить тестирование продукта и бизнес-модели они планируют в 2020 году.

• «Национальный БиоСервис» — исследовательский биобанк и биосервис; предлагает  спектр услуг в сфере поиска, лабораторной обработки, анализа и хранения биологических образцов, а также разработки продуктов и материалов на основе клеточных и тканевых технологий.
• Центр генетики и репродуктивной медицины «Генетико» — комплекс лабораторий, предлагающий спектр медико-генетических услуг для врачей и пациентов. Включает в себя лаборатории молекулярной генетики, NGS (next generation sequencing), неинвазивной пренатальной диагностики и онкогенетики.
• «Альпина  Холдинг» — российская издательская группа, которая специализируется на выпуске научно-популярной и бизнес-литературы. 
• «Экзоатлет» — компания, занимающаяся разработкой и производством экзоскелетов, а также созданием новых методик медицинской и социальной реабилитации пациентов с последствиями травмы спинного мозга, перенесённого инсульта, рассеянным склерозом и другими нозологиями. 
• Ubic Technologies — компания, предоставляющая предприятиям, телекоммуникационным компаниям и городским администрациям услуги и продукты по анализу больших данных в реальном времени. 

Фото: Genetico

—  Как вы планируете работать с этими компаниями после закрытия фондов?

— Корпоративные органы Инфрафонда решили дать нам возможность управлять этим портфелем до 2024 года. Думаю, это решение поддержит и СД РВК. Это не значит, что мы планируем держать весь портфель до конца периода: мы будем последовательно продавать компании, когда получим хорошие коммерческие предложения. В этом смысле мы абсолютно циничны: если будет выгодно — продадим всё. 

Конечно, до продажи мы будем создавать дополнительную стоимость вместе с менеджерами компаний в том объёме, в котором нам позволят это делать. Это всегда вопрос договорённостей менеджмента с акционерами. Но мы достаточно активны, у нас хорошие компетенции, часть команды имеет корпоративный опыт развития в том числе зарубежных проектов, так что нам есть что предложить.

— Какие у вас ожидания по выходам из этих компаний? 

— Очень разные. Есть компания, где «иксы» потенциально могут измеряться тысячами, потому что мы вложили туда не много денег. В среднем мы рассчитывали на 5x, но это было, как говорил Остап Бендер, «ещё до исторического материализма». Что будет, когда прояснится ситуация — мы не знаем. В любом случае это будут приличные суммы. 

— Какие из ваших проектов особенно востребованы в период пандемии? 

— Как участники отрасли, «Национальный БиоСервис» и Genetico стараются применить себя в борьбе. Компании задействованы в проектах по разработке и валидации тестов на коронавирус. НБС работает над созданием референтной панели образцов биоматериала для оценки эффективности этих тестов. Genetico разрабатывает сами тесты и проводит исследования и анализ качества тест-систем различных производителей для определения антител к коронавирусу. Пока рано подводить итоги, но в этом направлении идёт очень интенсивная работа. 

Если говорить в целом о рынке: понятно, что есть тенденция на адаптацию людьми дистанционных технологий. Это хорошо, потому что способствует развитию цифровой экономики. Но всё-таки остаются достаточно емкие ниши, где физический контакт очень важен. Я, например, считаю, что в образовании пока нет достаточного уровня технологий, которые могли бы заменить прямое общение учителя и его студентов. Так что не питаю больших иллюзий по поводу взрывного роста онлайн-бизнеса. 

— А если говорить о фарме и биотех-стартапах? 

— Напрашивается прогноз инвестиций на хайпе в биотех, люди же «умны задним умом».  Но я не могу сказать, что на венчурном рынке биотехнологий был дефицит капитала. Просто это специфическая отрасль с точки зрения содержания и цикла инвестирования. Из IT-проекта можно выйти через 3-4 года или раньше, здесь с учётом исследований, подтверждения и сертификации всё может растянуться на 10 лет. Поэтому фонды в этом сегменте в основном рассчитаны на длинные деньги и терпеливых инвесторов, готовых рискнуть. Но там колоссальные выигрыши. 

Вряд ли что-то принципиально изменится с увеличением количества денег в этой отрасли, сами по себе они не решают проблем.

— Как поменялась работа дочерних фондов РВК из-за кризиса? 

— Во-первых, мы теперь работаем из дома. До того, как созвониться с вами, я выходил на улицу, чтобы подписать с нотариусом документы по сделке. Раньше я мог представить такое только в кошмарном сне. Хотя в основном такой формат мне нравится, есть ощущение, что я и команда стали ещё больше работать. 

Постепенно, без насилия над нашими портфельными компаниями, мы будем прояснять картину. Пусть они тратят время на спасение своих бизнесов. А для нас это будет в том числе сигналом, кого надо поддерживать. Как бы цинично это не звучало, сейчас основная работа венчурных капиталистов, особенно тех, у кого большие портфели — понять, кого надо спасать. Всех — невозможно. Поддерживать надо будет наиболее жизнеспособных, по аналогии с полевыми хирургами. К сожалению, сейчас так. 

— Как недавние обыски в РВК и задержание Повалко влияют на Инфрафонд и деятельность дочерних фондов? 

— Сейчас об этом рано говорить, нет никакой ясности, каким будет финал этого процесса. На сегодняшний день стратегия и планы дочерних фондов не изменились, наша команда продолжает выполнять поставленные перед ней задачи. Мы работаем в штатном режиме.

— Переходя к обсуждению RBF Ventures. Что сейчас происходит в фонде, каковы итоги прошлого года?

• RBT Ventures — российско-белорусский фонд венчурных инвестиций, управляется Инфрафондом РВК и Белорусским инновационным фондом. Инвестиционный фокус — белорусские и российские технологичные стартапы на посевной стадии и стадии А. Размер фонда — 1,4 млрд рублей, объём инвестиций в одну компанию — до 140 млн рублей. Фонд не берёт контрольные пакеты, доля обычно составляет 10-20%. 

— Там очень активная жизнь, которая, к сожалению или к счастью, не прорывается на поверхность. За 2019 год мы отсмотрели больше 800 проектов, два дошли до инвестиционного комитета: в одной компании мы сделали follow-on, сделка с другой перенеслась на этот год. На ближайшем комитете также будем рассматривать три новых стартапа, один российский и два белорусских. Отрасли: дистанционная медицина, финтех и недвижимость.

У фонда ещё много времени, поэтому мы спокойно движемся к цели. У нас достаточно сильная позиция как у инвестора, есть деньги, компетенции, команда.

— На сколько портфельных компаний рассчитан фонд?

— Максимум 10 компаний. Фонд небольшой и специфичный с учётом участия двух государств как инвесторов. Если мы закроем три новых сделки, портфельных компаний будет уже семь.

— Каковы ключевые критерии для RBF Ventures и что может стать для вас deal breaker?

—  Самые важные критерии: люди, которые берутся делать проект, продукт и рынок. Из этого вытекает и бизнес-модель, и формат нашего участия. Deal breaker — репутационные риски, которые очень важны в нашем бизнесе. Остальное — и продукт, и рынок — это гипотезы, а репутация и качества людей, с которыми мы входим в партнёрские отношения — уже состоявшийся факт.

— Какие особенности белорусского рынка вы бы отметили?

— Белоруссия — очень маленькая страна, но это не говорит о качестве рынка. Он очень активный, там много стартапов. Но любой мало-мальски интересный проект старается быстро переместиться в более комфортную для себя географию. Белоруссия — хорошее и спокойное место, но для масштабирования бизнеса не очень подходит. А рядом огромная Восточная Европа.

— Чем выгоден формат фонда союзного государства?

— Как и у любого государственного фонда, наше призвание — развитие венчурной экосистемы, а в самом общем виде — экономики страны. В этой связи мы можем быть более лояльны к условиям сделок и заниматься GR для портфельных компаний. Мы более комфортны в вопросах взаимоотношений с государством и регуляторами. Это, наверное, наше большое преимущество перед частными фондами. 

— Но это сложные деньги.

— Это сложные деньги, но так повсюду. В Европе доля государства на венчурном рынке — больше 40%, в США — больше 30%. Хотя об этом не любят говорить, государство везде занимает достаточно активную позицию. Вопрос в инструментах, которое оно выбирает, и в том, насколько оно полезно как партнёр. Вы думаете, деньги family office менее сложные? Неизвестно, с кем труднее общаться в перспективе. Есть венчурная байка, что самые лёгкие деньги — европейских пенсионных фондов, которые раздают их и вполглаза приглядывают за компаниями. Но, как известно, в каждой шутке только доля шутки.

— Как, на ваш взгляд, на венчурной отрасли отразятся кризис и пандемия, и кому будет хуже всего? 

— Winter is coming, готовьтесь к тяжёлым временам. Доступ к капиталу будет ограничен, а поле для манёвра бизнеса будет сужаться в силу общего обнищания. Это касается не столько нашей страны, сколько мира в целом. Я думаю, что грядёт время большого передела и M&A-сделок. Мы видим целый портфель финтех-компаний, которые серьёзно дешевеют и уже выставлены на продажу за рубежом. Скорее всего, их занедорого купят финансовые институты. Но, думаю, ещё будут появляться возможности и новые перспективные отрасли. Мы пока не можем точно их идентифицировать, но в ближайшее время их увидим. 

Очевидно, что инвестировать будут в то, что сможет очень быстро показать финансовый результат. Играть в пузыри в этой ситуации вряд ли получится. Сейчас мы наблюдаем сдутие экономики. Это кровопускание, которое может очень позитивно сказаться на рынке в будущем, но тяжёлые времена надо пережить. 

— Ваш прогноз — сколько продлятся тяжёлые времена?

— Моё представление сильно искажено внутренним оптимизмом и надеждой на то, что это быстро закончится. Есть разные прогнозы, но, к сожалению, пока дна не видно. Как только мы нащупаем дно и найдём точки роста, можно будет говорить о сроках. В своих планах мы исходим из того, что тяжело будет как минимум 12 месяцев.

— Кто и кого должен поддерживать в такое время? 

— Самое время вспомнить о базовых ценностях: все должны поддерживать всех. Мы же не первый раз проходим через кризис. Многое зависит от способности партнёров, кредиторов, покупателей и продавцов договариваться и уступать, быть гуманными и вежливыми. В самом общем смысле мы в одной лодке.

Что касается бизнеса и поддержки государства: конечно, она должна быть, но, на мой взгляд, достаточно адресной, в том числе в отношении технологичных компаний. Нужно поддерживать бизнесы на зрелых стадиях с хорошими перспективами роста. Это правильно. Поддержка же тоже ограничена, и размазывать её по всем тонким слоем не очень хорошо. Понятно, что в этой связи какие-то проекты на стадии разработки продукта и тестирования спроса могут пострадать. Но, может, они найдут другие источники капитала.

— Что бы вы сейчас посоветовали стартапам?

— Для меня люди, которые занимаются предпринимательством, особенно технологическим — отчаянные люди, безотносительно кризиса. Могу пожелать им терпения, не бояться меняться и менять свои бизнесы и принимать смелые и нестандартные решения. И не страшиться неудач. Это важно. К сожалению, наша культура не очень хорошо к ним относится, в отличие от американской. Но неудачи — это бесценный опыт.

— На ваш взгляд, ситуация с обысками в РВК ухудшит и без того плохую ситуацию?

— Безусловно, не улучшит. Более того, это сильнейший удар по государственным инвестициям и их восприятию. Об эффективности работы государственных институтов развития и профессионализме менеджмента делаются выводы на основании результативности разового платежа в отдельно взятый проект. Для венчурной отрасли это пагубный подход.